— Не может быть! — усмехнулся Воловцов.

— Может. Еще как может. — Тетушка, верно, крепко не любила Архипова. А возможно, он умудрился некогда насолить и ей.

— Например? — спросил Иван Федорович, ожидая от тетушки аргументов в пользу своих слов.

— Например? — посмотрела на него Феодора Силантьевнва. — Да, изволь! К примеру, в прошлом годе у Общества селян Ямской слободы из правления пропало тридцать рублей. Собрался сход. Председатель правления стал совестить собравшихся, поскольку, кроме своих, никто увести три червонца из несгораемого шкафа председателя правления не мог. Конечно, никто в краже так и не признался…

— А что, у вас в слободе и Общество селян имеется? — удивился Воловцов.

— А как же иначе, — охотно ответила Феодора Силантьевна. — Это ты у нас мещанином в метрической книге записан. А я и отец твой, Федор, крестьянами записаны. В слободе нашей более половины крестьян. И помимо огородов да усадеб выгоны имеются, суходолы, перелоги. А заводчикам нашим шибко выгодно на песках свои фабрики ставить, ведь десятина[4]сухой земли у нас рублей двадцать пять, ну, может, тридцать стоит, не более. Продавать нам ее не выгодно: время малое пройдет, денежки потратятся, и не будет в конечном итоге ни земли, ни денег… А в одиночку никому из нас супротив купцов да промышленников не сладить. Вот и задумали наши слободчане общество крестьянское сорганизовать, дабы земли наши не продавать задешево, а купно в аренду сдавать и доход правильный от этого иметь. Я в этом Обществе тоже состою, — не без гордости сообщила тетушка. — Доход от аренды землицы небольшой, поскольку у меня всего-то две десятины земли из угодий имеется, однако все помощь. И тревожиться не нужно: за всех нас председатель правления думает и радеет.

— Неплохо придумано, — согласился Иван Федорович. — Ну, и что, этот Архипов тоже в ваше Общество входит?

— Входит, — ответила Феодора Силантьевна. — Четыре десятины у него имеется не пахотных… Так вот, на сходе Аверьян молчал, а когда все разошлись, слух пустил, будто эти тридцать рублей Семен Осадчий упер. Будто бы видел он, как Осадчий сапоги высокие покупал да пальто барашковое. На какие, мол, шиши? Пошел председатель к Осадчему, даже обыск у него устроил с мужиками. Нашли и сапоги, и пальто барашковое. Спрашивали, откуда деньги на сапоги и пальто взял, — молчит. Так вразумительного ответа и не дал. Осадчего из Общества погнали, здороваться с ним перестали. Только денег он этих не брал… А Аверьяна просто завидки взяли насчет сапог и пальто. Завистлив он просто до невозможности. Ежели видит на ком обновку, так аж зубами скрежещет. Вот он на Семена и наклепал. Этот Аверьян в любой дырке затычка. Все-то ему надо знать, и все он растолкует по-своему, с самой наихудшей стороны, а уж сплетник такой, что не приведи господь…

— А ты почем знаешь, брал Осадчий деньги или не брал? — спросил Иван Федорович.

— Знаю, — опустив глаза, ответила тетушка.

— А откуда знаешь? — продолжал допытываться Воловцов, чувствуя, что тут дела не простые, а, по всему видать, амурные.

— Он мне сам сказал…

Больше от тетушки вытянуть ничего не удалось. А в десятом часу пришел Виталий Викторович Песков, и Иван Федорович отправился с ним на квартиру Кокошиной.

Тетрадь с номерами пропавших процентных бумаг они нашли в левом ящике стола. Номера были аккуратно записаны в самом конце тетради, а вначале шли записи не иначе как квартирных оплат:

Перелескова 12 руб.

Шац 12 руб. + 3 руб. (долг)

Корноухов 10 руб. 50 коп.

Попенченко 10 руб. 50 коп. + 5 руб. (долг)

Квасникова 7 руб. 50 коп. + 1 руб. 20 коп. (долг)

— Надо переписать эти номера процентных бумаг и отдать их околоточному надзирателю Петухову, — сказал Иван Федорович. — Авось вплывут в каком-нибудь ломбарде или преступник станет стричь купоны с них. Тут-то мы его и возьмем…

— Я не думаю, что он настолько глуп, что немедленно начнет получать с доходных бумаг проценты, — отозвался Песков.

— Я тоже так не думаю, — кивнул Воловцов. — Но это еще один шанс выйти на убийцу. А что с Попенченко? — спросил он, когда с тетрадью Кокошиной следователи вернулись в дом Феодоры Силантьевны, ставший как бы штаб-квартирой расследования.

— Ничего пока, — ответил Песков. — Ищут. А вы… А ты на похороны Кокошиной пойдешь?

— А надо? — вопросительно посмотрел на титулярного советника коллежский советник.

— Наверное, — пожал плечами Песков.

Отпевали Кокошину в пятиглавом Николо-Ямском храме.

Вся слобода была здесь, пришли даже старики и старухи, слезающие раз в год с полатей, и то по обещанию. Духота стояла страшенная, некоторые даже во время богослужения выходили на воздух подышать. Когда стали читать Евангелие, Воловцов услышал шепот, явно обращенный к нему:

— Господин судебный следователь, а господин судебный следователь, вы на Ефимку-то гляньте. На ём ведь лица нет, стоит-шатается…

Иван Федорович огляделся и обнаружил подле себя Аверьяна Архипова. Тот взглядом указывал на Ефимку, стоящего в толпе с бледным лицом.

— На вас тоже лица нет, — прошептал в ответ Иван Федорович.

— Так у меня это от духоты, а у него — от страха, — снова зашептал Архипов. — Он дважды уже из церквы выходил отдышаться. Известное же дело: убивцы богослужение по убиенному ими человеку вынести никогда не могут, им завсегда худо делается. А когда все с покойницей прощались, он в сторонку отошел. Потому как страшится, что убиенная им Марья Степановна из гроба восстанет и на него перстом своим укажет. Такие случаи уже бывали…

— Отойдите вы со своими разговорами, — зашипел на него Воловцов. — Мешаете вы мне…

— Мотрите, — явно обиделся на судебного следователя Архипов, — как бы потом локотки не пришлось кусать…

Иван Федорович так зыркнул на приставучего мужика, что тот даже съежился под его взглядом. А потом исчез, будто испарился.

Похоронили Кокошину на Скорбященском кладбище. На поминки Иван Федорович Воловцов не пошел, поскольку близким знакомым усопшей он не числился и не хотел разговоров да пересудов за его спиной, а еще более — прямых расспросов. И так по слободе ходил слух, будто он из Москвы специально приехал расследовать ужасную смерть Кокошиной, и будто сам государь император повелел ему в специальном письменном приказе разобраться в сем деле предельно досконально и с наивысшей тщательностью, а по раскрытии дела приехать в Петербург и лично ему доложить.

Тетушка вернулась с поминок, когда стало смеркаться. Была она малость выпивши, и глаза у нее влажно поблескивали: жалко было ей свою товарку, которую погребли в холодную октябрьскую землю зараньше назначенного Господом срока.