После разговора с профессором Глеб задумался о том, где еще поискать сведения о Влахернских иконах. Если верить датировке Лягина, речь идет о седьмом веке. Византийские архивы того времени следует искать в Греции, куда они по большей части перекочевали после падения Константинополя. Это в первую очередь монастыри, главным образом на Афоне и Патмосе. На одном лишь Афоне хранилось никак не менее десяти тысяч византийских рукописей, причем всё еще далеко не полностью каталогизированных. Но как до них добраться?

Пару лет назад на симпозиуме в Салониках Глеб познакомился с видным греческим историком-архивистом Михалисом Хелиотисом. С тех пор они иногда переписывались, к взаимному удовольствию обсуждая проблемы классической древности. Хелиотис знает все двадцать афонских монастырей как свои пять пальцев. И живет неподалеку.

Ну а если все же поверить в невозможное? Что, если «Влахернетисса» окажется еще старше и ее возраст больше соответствует предположению Буре? Несмотря на всю фантастичность такой гипотезы, ее обязательно стоило проверить. И если икона и в самом деле ровесница Древнего Рима, то копать, понятное дело, надо уже в архивах Италии. В этой связи Глеб вспомнил о своем итальянском коллеге Пьетро Ди Дженнаро, с которым его связывала совместная археологическая экспедиция, родство душ и, наконец, многолетняя дружба. А главное, Ди Дженнаро был одним из самых известных и титулованных специалистов по античности. Так что, даже если Хелиотис ничего интересного не найдет, это еще не тупик.

Захлопнув крышку ноутбука, Глеб понял, что падает от усталости. Да, неделька выдалась еще та. Скорей бы выходные.

Наступила суббота, однако Лучко с самого утра прибыл на службу и принялся разбирать документы. Поток бумаг казался бесконечным. Чем больше отчетов писал капитан, тем меньше времени оставалось у него на реальную сыскную работу. И, соответственно, наоборот. Другое дело выходной. Лучко давно дал себе слово: уж если он не может провести этот день с семьей, то просто обязан потратить его на что-нибудь полезное.

Установив самому себе нечто вроде «бумажного лимита», он ровно через два часа отложил постылую писанину и переключился на занятия поинтереснее.

Первым делом он снова проверил, не появились ли в базе данных следы кортика, которым убили охранника Третьяковской галереи. А вдруг?

Настойчивость, пусть даже на грани упрямства, — великое дело. Лучко любил повторять где-то позаимствованную мысль о том, что для скорейшего достижения успеха надо удвоить количество неудач. Ведь каждая из них, по глубокому убеждению капитана, лишь приближает к цели.

Да, искать злодеев гораздо приятнее, чем заниматься чистописанием. Насвистывая, капитан ввел запрос по поводу кортика и решил сделать небольшой перерыв на чай вприкуску с предусмотрительно купленным глазированным сырком, наполненным вареной сгущенкой.

Основательные во всем, от войны до молитвы, римляне частью позаимствовали у покоренных народов, а частью сами понапридумывали себе богов почти на все случаи жизни. Узкая специализация небожителей привела к тому, что в домашних пантеонах уже не хватало места для статуй и изображений всех без исключения нужных и полезных покровителей.

Одно божество отвечало за то, чтобы дети целыми и невредимыми возвращались домой, другое ведало исключительно переменами в настроении юго-западного ветра, третье заставляло бить из-под земли ключи, четвертое заведовало дверными порогами и петлями, пятое заботилось о том, чтобы городская канализация — Cloaca Maxima — никогда не засорялась, шестое радело о неуклонном росте личных доходов, седьмое следило за должным состоянием половых щеток, восьмое оберегало от лихорадки, девятое будило в человеке ревность, десятое регулировало месячные и так далее.

Но вот что удивительно. Ни римляне, ни даже обладавшие куда более буйным воображением греки так и не сподобились завести себе специального бога Одиночества. Неужели оно их совсем не тяготило? Разве одиночество не заслуживает отдельного бога? Этакого безжалостного идола, который запечатывает души несчастных в небьющиеся сосуды и разбрасывает их как можно дальше друг от друга.

Так и не дождавшись от внутреннего голоса ответа на поставленный вопрос, Глеб откинул одеяло и, нащупав тапочки, отправился в душ. Там его взгляд упал на полочку с принадлежностями, среди которых обнаружился дамский шампунь. Ее шампунь.

Выходные лишили его возможности с головой погрузиться в спасительную суету рабочего дня, и теперь Глеб не находил себе места. Несмотря на все усилия, грустные мысли, как спам-рассылка, которую не остановишь никаким фильтром, беспрестанно лезли в голову. Черт возьми! Ему только тридцать восемь, и впереди еще полжизни. Но как сорвать с собственного сердца табличку «Все кончено» и снова развернуть ее стороной, где написано «Все только начинается»? И что для этого нужно сделать?

С огорчением убедившись в том, что ни ломоть ароматного «грюйера», ни идеально сваренный капучино, ни даже испытанный анальгетик в виде полплитки горького черного шоколада делу не помогли, и, не видя иных путей к избавлению, Глеб снова с головой ушел в работу, засев за подготовку к лекциям.

Ознакомившись с результатами запроса, капитан счел, что одна сводка заслуживает внимания.

Речь шла о потасовке, случившейся возле подмосковной деревушки Осеево, примерно в двадцати километрах от кольцевой дороги. Две семьи москвичей устроили пикник на лесной опушке. Подошедшие к ним молодые люди заявили о своих правах на это место и предложили отдыхающим покинуть поляну. Туристы отказались, мол, мы первыми ее заняли. Слово за слово, завязалась ссора. Один из молодых людей выхватил нож и нанес легкое ранение руки гражданину Жилину M. М. Кое-как отбившись от агрессоров, москвичи сочли за благо удалиться, но подали заявление. Один из потерпевших — бывший офицер — опознал оружие нападавшего. Это был кортик.

Капитан почесал в затылке. Хм, а где у нас это Хрен-те-гдеево? Ага, Щелковский район. Так, с виду вроде обычная бытовуха, но на всякий случай надо бы запросить приметы хулиганов. С кортиком на людей далеко не каждый день бросаются.

В понедельник, проверив перед началом работы почтовый ящик, Стольцев обнаружил письмо от Хелиотиса. Оказывается, грек не поленился и съездил-таки в пару афонских монастырей, где хранились крупнейшие собрания византийских манускриптов. В одной из библиотек ему посчастливилось найти несколько любопытных документов, текст которых, с любезного разрешения монахов, удалось переснять. Хелиотис прислал два вложенных файла.

Глеб в нетерпении раскрыл первое вложение. Находка и впрямь оказалась редкой удачей: речь шла о переписке между константинопольским патриархом и посольством, доставившим подарок царю Алексею в Москву. Чудом сохранившееся письмо оказалось подписанным рукой самого Дмитрия Костинари, на греческий манер называвшегося Димитриосом.

С некоторым волнением Глеб приступил к чтению. Из послания следовало, что «Влахернская икона Божьей Матери», которую Костинари называл не иначе как «многоценное сокровище», была успешно доставлена в Россию.