должна быть рядом с матерью. Не могу.

Сестра сказала, я позвоню и скажу, что ты нужна своей матери. Нет, не звони.

Всё было так плохо, что я ни на что не могла решиться и говорила себе, будет лучше, если я останусь.

Но мне хотелось поехать. Я хотела уехать, чтобы быть подальше от С. и дышать, но не могла ей об этом сказать. Я хотела повидаться с матерью и сестрой.

И тогда я злилась на себя и на С.

В Рождество я сказала себе, надо сделать усилие и все-таки поставить елку. Подобрала елку, валявшуюся на улице, и поднялась с ней в квартиру. Но мы не знали ни куда ее поставить, ни как, и тогда она пошла и купила что-то, во что ее можно было поставить, и маленькие разноцветные лампочки. Эти маленькие разноцветные лампочки посреди нашего молчания – это было самое ужасное.

И всё кончилось плохо.

Через два дня я оставила ее с собакой, елкой и лампочками в совсем темной квартире. За мной заехал мой нью-йоркский друг. Я сумела тайком собрать чемодан.

Даже если она видела, она не реагировала. Но думаю, что не видела, потому что она неподвижно сидела в спальне, а мои вещи были в небольшом кабинете, где я никогда не работала.

В такси, мчавшемся на полной скорости, мы стукнулись головами. Я сказала другу, спасибо. Он сказал, не за что, потом сказал, она хоть не покончит с собой?

Я испугалась, подумала, сказала, нет. Из-за собаки. Она слишком любит собаку, и собака ее слишком любит.

Я сразу уехала к матери и сестре. В снятый дом. Это было уже после ударов, и тут моя мать кое-что заметила. Она сказала, у тебя лицо перекошено, но я не уверена, потому что плохо вижу. Я сказала, вероятно, так и есть.

Сестра посмотрела на меня с жалостью, а ее муж сказал, пройдет.

С. вдруг начала существовать для моей сестры из-за этой ее жалости ко мне.

И она сказала, как такое возможно? Я пожала плечами и сказала, но были и хорошие моменты. Моменты, когда я чувствовала, что живу.

Моменты, когда я думала, что всё наладится, даже моя гнилая ткань исправится.

Сестра сказала резко, твоя ткань не гнилая, просто ты хрупкая.

Кроме того, в Милане мне гадали по руке и сказали, что я должна заботиться о тебе. Правда? Я была поражена. Тебе правда так сказали? Да. Я ведь часто о тебе беспокоюсь. Ты должна быть внимательнее. Но я внимательна и каждый день принимаю лекарства. Нет, ты недостаточно внимательна, и я за тебя боюсь. Носишься туда-сюда, слишком часто летаешь самолетом, а ты знаешь, что разница во времени для тебя вредна. Лучше бы сидела спокойно. И меньше волновалась. Ты слишком много волнуешься. Нет. Да, я же вижу. Ты тоже много волнуешься. Да, бывает, но не так, как ты. Когда ты волнуешься, для тебя это быстро становится серьезно и опасно. А меня часто нет рядом, кроме того, ты не слушаешь то, что я говорю. Ты говоришь, ничего страшного, пройдет. Но проходит же. До сих пор всегда проходило. Но никогда не знаешь.

Я разузнала про твою болезнь, люди часто выбрасываются из окна из-за нее. Но не я. Нет, пока нет. Но ты слишком часто больна, я так больше не могу.

Я тоже, но я знаю, что это пройдет, и говорю себе так каждый день. Это жизнь. У меня такая болезнь, и я не могу ничего сделать.

Но так не должно быть.

Но я не виновата.

Нет, не виновата, но ты не бережешь себя. Посмотри на себя с этим фингалом. Надеюсь, больше ты с ней встречаться не будешь. Не понимаю, как ты до этого дошла.

Я тоже не понимаю.

Я тебе давно говорила, что она мне не нравится. Муж сестры сказал, оставь ее в покое, она же твоя сестра. Вот именно, сказала сестра.

Она тебе не нравилась, я знаю, но она хотела помочь мне вылечиться от моей болезни и даже сказала мне однажды, «я устроила тебе дом», но я этого не заметила. И потом, она родилась недоношенной, и мать у нее умерла, когда она была еще маленькой. Ну и что? Ну, не знаю. Мы много разговаривали. Да, разговариваешь непонятно с кем, а потом тебя бьют.

Но это в первый раз. Раньше никогда не били.

Да, но тебе причиняли боль. Кто? Эти девушки, они причиняли тебе боль. Нет. Не все. Не все, но часто, сказала она.

Не так уж и часто. Зачем ты мне это говоришь?

Я рассказала сестре о том, что сказала ей, ты действуешь мне на нервы. Сестра сказала, это не повод, чтобы бить, и потом посмотри на себя, тебе надо постричься, прическа потеряла форму, совсем. Здесь у нас хорошие парикмахеры.

Мать услышала ее. Сказала, иди постригись. У тебя изменится настроение.

Нет, сказала я сестре так, чтобы мать не услышала. С короткими волосами фингал будет виднее.

Я куплю тебе очень большие солнечные очки, чтобы его скрыть, но твой скошенный нос не скроешь. Она, наверное, сильно ударила. Вовсе нет. И потом, я держала кулаки перед лицом и сказала себе, что дам сдачи. Ты – сдачи? Не смеши меня.

Может быть, она ударила сильно, но я ничего не почувствовала.

В тот день я видела только ее ярость. Теперь еще и ее боль.

Она послала меня за сигаретами. У меня с собой был сотовый, и тайком от нее я позвонила Х., моему лучшему другу. Он сказал, сейчас приеду.

Вернувшись, я бросила ей сигареты в лицо, я видела такое в кино. И поступила так же. Но это было фальшиво. Она знала и ничего не сказала.

Х. приехал очень быстро. Он был бледен. С. была бледна. Я была бледна.

Х. что-то сказал С., очень мягко. Не знаю что.

Он взял мой чемодан, и мы ушли. Она осталась. Собака тоже.

Через несколько дней С. вернулась с собакой в Лондон. В третью зону, на чердак, как я узнала позднее.

Кто-то ее там приютил. Она оставила коробки с вещами в квартире в Гарлеме. В этих коробках были все ее вещи, кроме тех, которые она оставила в Париже до этого. Я должна были ими заняться. Послать их в Англию. Она прислала мне адрес по мейлу. Я никогда не слышала о таком месте.