Образ Ларисы противоположен образу Алексея из предшествующего рассказа. Там — становление профессионализма, все более крепнущее перо, а потому необходимость привести образ жизни в соответствие со своими возможностями. Тут — все более нарастающая неудовлетворенность сделанным, сопровождаемая самоуспокоением и верой в то, что удача еще возможна, и тщетными попытками добиться ее.

В сущности, судьба уготовила Добрыниной особую роль в совсем другом театре, условно говоря, театре одного актера. В каждом городе она имела ошеломляющий успех у мужчин и с удовольствием пользовалась этим. Изысканные и обильные ужины под выстрелы откупориваемых бутылок шампанского, изобилие пышных букетов, комплименты — все это довольно долго кружило ей голову и требовало значительных расходов. Меценаты? Но бывают ли таковые совсем бескорыстными?

В трагическую минуту самоубийства Коли Торсуева, брата главного героя, сочувствующая ему и признающая свою причастность к его гибели, Лариса не без панической откровенности в сердцах заявляет: «Но — что же мне делать? Неужели я должна покорно отдаваться в руки всех, кто меня хочет?..»

Горький вовсе не злоупотребляет чувственными сценами, но и избегать их в отдельных случаях не стремится. «Удивительно одевалась она, — говорит рассказчик. — И в узком платье, закрытом до горла, и в широком все равно — точно голая. Понимаете? Да. Нагая. Такое гордое тело».

Написанный сочными реалистическими красками, портрет Ларисы таит в себе все же традиционные черты некоей инфернальной светской львицы, у которой игра в любой момент могла превратиться в охоту, и рассказчик начало охоты безошибочно улавливает по ее «обнимающему взгляду». А сам он «полюбил ее с первого удара глаз» (!) Заметим: не просто «с первого взгляда». Сразу. «Это — бывает в несчастных случаях».

Таким несчастным случаем и стала для Торсуева-старшего вся его жизнь. Человек состоятельный, наследник дела, он бросил все и главным содержанием своей жизни сделал быть при ней. Не мужем, даже не любовником… Про высших особ в официальных сообщениях пишут: «и сопровождающие его лица». Вот таким постоянно сопровождающим Добрынину по жизни лицом и стал добровольно Торсуев. Ее памяти он остался верен и после ее смерти, наверняка до собственной гробовой доски.

Чудак? Но именно он дал повод для знаменитого горьковского афоризма: «Чудаки украшают мир».

Надо ли говорить, что Торсуев превратил свою жизнь в постоянную муку? Он стал не только свидетелем, но и соучастником ее многочисленных романов, способствуя их течению и вызывая постоянные насмешки окружающих. Когда у Ларисы возникла связь с появившимся в городе английским предпринимателем Вильямом Проктором, Торсуев снабдил Ларису пятьюдесятью тысячами, зная, что они пойдут на погашение карточного долга англичанина. Он признается себе: «Если б она приказала: „Приготовьте постель, у меня Проктор ночует“, — так я бы, вероятно, приготовил и постель».

Торсуев словно бы шагнул в рассказ Горького из романов Достоевского, и вместе с тем это как раз один из типичных его образов начала 20-х годов. Впрочем, влияние великого предшественника, с коим Горький спорил в связи с постановкой на сцене «Бесов» лет десять назад, тоже отрицать нельзя.

Добрынина с обескураживающей откровенностью лишает Торсуева всякой надежды, тут же добавляя, что без него ей «неудобно» (предварение самгинского словечка).

«Видите, каков я зверь?

В тот день была она в белом кружевном платье, и сквозь кружево сияет ее тело, — смотреть больно. Все на ней белое, чулки, туфельки, каштановые волосы коронуют ее голову, и сердито-насмешливо улыбаются ее глаза. Лежит на кушетке, туфля с ноги упала, пятка круглая, точно яблоко. В комнате солнце, цветы, — невыразимо великолепна была она в цветах и солнце. Страшная сила красота женщины, сударь мой!..»

«Зверь»… «Страшная сила» красоты… А еще при характеристике героини возникает мотив огня, костра. Здесь любимый Горьким поэтический образ костра (вспомним хотя бы автобиографический рассказ «В степи») обретает совсем иной смысл. Будущий самоубийца, Коля говорил: «Зажег человек костер, смотрит, как в нем сгорают люди в пепел, а самому одиноко и холодно». Это заключение подтверждается и деталями портретной характеристики: «Лариса Антоновна сидела в центре общего внимания, в переднем углу под образом, одета в темно-красное платье, украшена цветами, пышная и волшебная, вся точно в огне». Она и есть огонь, но не тот, что пробуждает «пламенную страсть», ведущую на подвиги, а сжигающий дотла. Герой признается, передавая состояние вызревшего в нем кризиса: «В душе, знаете, эдакое черное пепелище и разрушение всех сил».

Сознавала ли Добрынина (фамилия-то какая!) губительную силу своей красоты? Сознавала прекрасно. Не сказать, чтоб она испытывала садистское наслаждение от мучений, причиняемых ею другим людям. В первую очередь по-собачьи преданному ей Торсуеву. Но считала такое положение в порядке вещей.

А Торсуев? Казалось бы, в конце концов в один прекрасный момент он мог попросту бросить ее… Была убеждена: не бросит. И не боялась говорить ему такое, что вытерпеть мог только он. А как-то бросила даже верному рабу своему: «Едва ли вы человек». «Изо всех насмешек судьбы над человеком — нет убийственнее безответной любви».

И все-таки Торсуев дождался своего часа. И наступил он тогда, когда что-то дрогнуло наконец в ее душе в минуту тоски и одиночества, и произнесла она слова благодарности, жалости и как будто покаяния в том, что испортила ему жизнь. «Испортила, да…» — Гладит она голову мне, шепчет: «Непоправимо?» — Горячо капают на шею мне слезы ее. И тут, знаете, впервые овладел я ею, в углубление несчастья моего. Опомнился, — вижу: сидит она полуобнаженная на постели, укладывает груди в лиф, лицо у нее спокойное, слышу задумчивый голос: «Ну, вот мы и поженились. Хорошо со мной? Теперь давайте чай пить. И — шампанского спросим…»

— Просто, знаете, смертным холодом обожгло меня, бросился на пол, к ее ногам, рычу, реву: «Не любите вы меня, не нравлюсь я вам…»

А в ответ: «Из жалости — не любят, это оскорбительно, когда из жалости. Вы — добрый, чудесный друг, но со мной вы погибнете, изломаю я вас…». И говорится это спустя многие годы после того, как завершился в душе человека этот слом…

Звучит старый горьковский мотив: не унижать человека жалостью… Мотив, который для самого писателя со времен Гражданской войны вовсе уже не кажется бесспорным.

Возникает вопрос: как же сам Горький оценивал свой рассказ?

Существует свидетельство И. Шкапы, содержащее любопытную авторскую характеристику произведения. В 1934 году, весной, он говорил: «Да, рассказец мой против вакханалии сердца… Я хотел сделать эпиграфом к нему слова Ларисы Добрыниной: „Изо всех насмешек судьбы над человеком — нет убийственнее безответной любви“… Не вредно их помнить и мужчинам, чтобы из человека не превращаться в раба. Эта мысль — основная в рассказе… „Рассказ о безответной любви“ — моя полемика с „Браслетом“ Куприна».

Интересно, в чем же конкретно проявляется эта полемика?

Рассказ Куприна — о трагической судьбе бедного чиновника Желткова, жертве несчастной любви к аристократке княгине Вере Николаевне Шеиной. Это — в конечном счете. Но до последних страниц главный герой не появляется на сцене. Повествование изобилует описаниями быта Шеиных, их привычек, одежды, превосходной природы, окружающей дом, многочисленных гостей, их наружности и т. д. Рассказ несколько тяжеловесен в своей описательности и отдает дочеховскими традициями XIX века.