Анжелика заметила, что, когда вспыхивал какой-нибудь спор, касающийся прошлого Лангедока, хозяин дома не вмешивался. Его темный силуэт вырисовывался в свете террасы и очертаний города, казалось, выражая удовлетворение. Невидимый дьявол из сказок, одиноко стоящий в стороне, зачастую в конце стола, наблюдал, как люди выплескивают друг другу в лицо взаимную ненависть и своими пороками обрекают себя на вечные муки…

В тот день она впервые вмешалась.

Во время обедов, собиравших, по крайней мере, с десяток гостей, Анжелика редко вступала в разговор, довольствуясь ролью слушателя. Ее живо интересовало и забавляло то, что она слышала от гостей: что у каждого из них было на сердце и что они желали доверить друзьям в надежде получить совет или поддержку. Они часто вместе смеялись, делились забавными историями, которые или слышали от других, или пережили сами.

Все гости, хотя и соблюдали кодекс дворянской культуры, увы, не отличались смиренным нравом.

Особенно когда речь шла о политических событиях. Она убедилась, что тон повышался очень быстро и что чаще отступали те, чьи предки имели непосредственное отношение к этому давнему крестовому походу против альбигойцев, наводнившему провинцию варварами Севера. Анжелика уже знала некоторых дворян и немного опасалась их присутствия. Не важно, что они говорили на провансальском наречии или по-французски с таким же раскатистым акцентом, как и их противники. Потомков северян обвиняли в захвате земель так, как будто это преступление, сопровождаемое громкими предательствами и ударами шпаг, свершилось вчера; а также не хотели признавать за ними законность вотчин, хотя там уже родились многие поколения их предков.

— Это он сделал вас сеньором этих земель! — слышались упреки. — Вы навсегда останетесь захватчиком!

«Он» — это тот самый Симон де Монфор, который прибыл во главе крестоносцев разрушить дорогую их сердцу цивилизацию Юга и который до сих пор продолжает играть роль пугала для непослушных детей.

— Берегитесь! Симон де Монфор придет и утащит в преисподнюю! — кричали матери маленьким сорванцам.

Анжелика смотрела через стол на Жоффрея де Пейрака, и ей казалось, что он не собирается вмешиваться.

И вот сегодня, подняв руку, она обратилась к господину де Иль-Олму:

— Месье, я предпочла бы услышать рассказ о ваших трубадурах.

Она поразилась произведенному эффекту.

Молодой Раймон де Иль-Олм круто развернулся на каблуках, чтобы принести ей свои извинения. Она объяснила ему и остальным гостям, что жаждет узнать как можно больше подробностей о своей новой провинции и о тех далеких временах, когда трубадуры покоряли Париж. Разговор понемногу увлек всех сидящих за столом, заговорили о любви к поэзии и о том, что эта любовь будет жить вечно.

Глядя на графа, своего мужа, Анжелика была уверена, что видела, как он улыбается. Но понять его улыбку было трудно, ведь он так любил превращать ее в саркастическую усмешку. Не упрекал ли он ее в том, что она вмешалась? Но у Анжелики сложилось впечатление, что он, напротив, с удовольствием наблюдал, как она ведет беседы, успокаивая порывы слишком горячих спорщиков, что, в сущности, и было ее долгом. Роль хозяйки дворца доставляла ей удовольствие и потому давалась легко.

Все чаще случалось так, что она на какое-то время забывала, почему находится здесь и как нерасторжима ее связь с тем, кто главенствовал на этих празднествах.

Время от времени и очень ненавязчиво Жоффрей напоминал ей о своем присутствии.

Однажды на оживленном приеме она встретилась с ним глазами, и он ответил ей взглядом заговорщика. Вдруг он сам, что было впервые, поймал ее за запястье и удержал около себя:

— Я догадываюсь по выражению вашего лица, что есть вопрос, который вертится у вас на языке, маленькая госпожа. О чем идет речь?

Она не могла промолчать:

— Эти острова, о которых вы говорили… Где они находятся?

— Острова Касситериды[59]? Недалеко от Англии. Они столь малы, что, держу пари, сам лорд-протектор[60]не знает о них. Во времена Античности отважные мореплаватели привозили оттуда олово, и народ, который назывался тогда иберийцами, ковал оружие в своих подземных мастерских. Я люблю эти неизведанные места, полные скрытых сокровищ. Острова крохотные, но для меня достаточно велики и очень богаты.

Он понизил голос.

— Прекрасная работа для наших маленьких мулов, которых ожидают на берегу Сен-Мало.

Словно угадав, какие картины проходят перед ее глазами, он добавил:

— Это тайна!

— Но вы же сами мне это рассказали!

— Потому что вы сами моя тайна.

Отвернувшись, он продолжил принимать гостей.

* * *

Однажды, когда Анжелика направлялась в галерею, где обычно обедали, ее встретила царившая там удивительная тишина и отсутствие гостей…

На краю стола стоял единственный прибор.

Дворецкий Клеман Тоннель поприветствовал ее и передал слова мессира графа, что тот работает в своей лаборатории и не стоит ждать его к обеду. Она почувствовала облегчение, потому что обычно встречалась с мужем только в присутствии многочисленных гостей.

Оказавшись в одиночестве за этим большим столом, она не утратила свой аппетит. Клеман Тоннель прислуживал ей с помощью двух пажей.

Выйдя из-за стола, Анжелика взяла корзинку для рукоделия и отправилась на свое любимое место у одного из огромных окон, распахнутых в сад. В первые же дни после свадьбы она нашла в своих комнатах иглы, шерсть и шелк, ткани, дорогие материи, предоставленные в ее распоряжение для занятий шитьем, если ей того захочется. Она остановила свой выбор на украшении шарфа, того, что обычно вышивают для дворянина, уезжающего на войну, дабы ему сопутствовала удача.

Сегодня, занятая вышивкой, Анжелика мысленно пыталась вспомнить слова, которые произнес дворецкий, когда предупреждал ее об отсутствии мужа. Он совершенно точно сказал, что мессир граф уединился с мавром Куасси-Ба в своих апартаментах в правом крыле, где мессир граф обычно предается занятию алхимией.

Правда или нет, но она уловила оттенок легкого неодобрения в манере, с которой мэтр Тоннель произнес слово «алхимия». Или он, словно соглашаясь с ней, осторожно намекал: мы, люди Пуату, не верим в подобные чудеса?..

Это было неприятно!

Поразмыслив, она пришла к заключению, что ей просто показалось. Дворецкий вел себя вполне естественно, немного чопорно в своей обычной манере.