— Я признаюсь, вы меня смутили. Но хорошо ли выбран пример? Возможно, опыт со стрельбой вводит какой-то новый элемент? Как его можно назвать? Мощность, сила…

— Этот элемент — всего-навсего скорость. Она действует не только при стрельбе. Каждый раз, когда тело перемещается, действует скорость. То, что Декарт называет «количеством движения», на самом деле закон скорости, а не арифметическая сумма вещей.

— Если закон Декарта ошибочен, то что вы предлагаете взамен?

— Закон Коперника, где говорится о взаимном притяжении тел, об этом невидимом свойстве, таком же явлении, как магнетизм, которое не могут измерить, но и отрицать тоже не могут.

Подперев кулаком голову, Берналли задумался.

— Я уже немного размышлял об этом и обсуждал эти вопросы с самим Декартом, когда встретил его в Гааге перед тем, как он уехал в Швецию, где ему — увы! — суждено было умереть. Знаете, что он ответил мне? Закон притяжения надо отвергнуть, потому что в нем есть «что-то оккультное» и он уже изначально кажется еретическим и подозрительным.

Граф де Пейрак громко рассмеялся:

— Декарт был трусливым человеком, к тому же он не хотел терять пенсию в тысячу экю, пожалованную монсеньором Мазарини. Он помнил о бедном Галилее, который, дабы избежать пыток и костра инквизиции, вынужден был отречься от своих бесспорных открытий, одно из которых «ересь о вращении Земли». Говорят, что он не смирился со своим унизительным отречением и, не удержавшись, прошептал: «И все-таки она вертится!..» Декарт в своей работе «Мир, или Трактат о свете», возвращаясь к теории поляка Коперника «Об обращении небесных сфер», воздержался от утверждения о вращении Земли. Он только сказал: «Земля не движется, но вовлечена в движение вихревыми потоками». Разве не чудесная метафора?

— Я вижу, вы недолюбливаете беднягу Декарта, — заметил Берналли, — и, однако, называете его гением.

— Я вдвойне упрекаю его за то, что он, человек большого ума, проявлял такую ограниченность. К несчастью, Декарт вынужден был спасать свою жизнь и думать о хлебе насущном, которым он был обязан щедрости сильных мира сего. Хочу добавить, что, по моему мнению, раскрыв свой гений в области чистой математики, он не был силен в динамике и физике в целом.

Берналли смотрел на графа с восхищением. Он принялся повторять:

— Динамикос! Динамикос! Греческое слово, обозначающее силу! Только язык греков способен все выразить.

Граф де Пейрак смотрел на него с улыбкой.

— Вернемся к нашему Декарту. Я хотел отметить, что его опыты с падающими телами, если он на самом деле занимался настоящими исследованиями, достаточно примитивны. Для их чистоты необходимо было, чтобы Декарт учел один необычный, но не такой уж невероятный, на мой взгляд, факт: воздух — это не пустота.

— Что вы хотите сказать? Ваши парадоксальные мысли сводят меня с ума!

— Я говорю, что воздух, в котором мы двигаемся, в действительности — некая плотная среда, чем-то похожая на воду, которой дышат рыбы: среда упругая, обладающая некоторым сопротивлением, сжатая, невидимая глазу, но, тем не менее, реальная.

— Вы пугаете меня, — повторил итальянец.

Взволнованный, он встал и сделал несколько шагов по комнате. Остановившись, несколько раз попытался что-то сказать, открывая рот, словно рыба, покачал головой и снова сел.

— Я бы счел вас безумцем, — сказал он, — но чувствую, что готов согласиться с вами. Ваша теория могла бы помочь завершить мое исследование о движении жидкостей. О! Я не жалею, что предпринял столь опасную поездку, ведь благодаря ей я получил удовольствие поговорить с великим ученым. Но будьте осторожны, друг мой! Если меня — а мои слова никогда не были столь смелы, как ваши, — посчитали еретиком и я вынужден был бежать в Женеву, то что ожидает вас?

— Ба! — воскликнул граф. — Я не пытаюсь никого убедить, если только это не люди науки, способные меня понять. У меня даже нет желания записывать и издавать результаты моих работ. Я занимаюсь исследованиями в свое удовольствие, точно так же, как наслаждаюсь сочинением песен с милыми дамами. Я спокойно живу в своем дворце, и кто придет сюда искать со мной ссоры?

— У власти глаза повсюду, — сказал Берналли, и в его взгляде промелькнула безнадежность.

В этот миг Анжелика услышала рядом легкий шорох, и ей показалось, что шевельнулись портьеры. Ей стало не по себе, и с этого момента она рассеянно следила за разговором двух мужчин. Лицо Жоффрея де Пейрака невольно притягивало ее взгляд. Полумрак сумерек в комнате смягчил черты его израненного благородного лица. Ее манили черные, полные страстного огня глаза и блеск улыбки, которая не исчезала, даже когда он говорил о серьезных вещах. Анжелику охватило волнение.

Когда Берналли ушел переодеться перед ужином, она закрыла окно.

Слуги расставляли канделябры на столах, а служанка разжигала огонь в камине.

Жоффрей де Пейрак встал и подошел к оконному проему, возле которого сидела его жена.

— Вы очень молчаливы, моя милая. Впрочем, как обычно. Не усыпили ли вас наши разговоры?

— Нет, напротив, мне было очень интересно, — медленно произнесла Анжелика и впервые не отвела глаз от лица мужа. — Я не могу сказать, что все поняла, но признаюсь вам, такие разговоры мне нравятся больше, чем беседы наших дам и их пажей о поэзии.

Жоффрей де Пейрак поставил ногу на ступеньку в проеме и наклонился, чтобы внимательнее рассмотреть Анжелику.

— Вы странная маленькая женщина. Мне кажется, вы начинаете привыкать ко мне, но не перестаете удивлять. Я использовал различные способы обольщения желанной мне женщины, но еще никогда не думал применять для этого математику.

Анжелика не смогла удержаться от смеха, и ее щеки тут же залились румянцем. Немного смутившись, она опустила глаза к вышиванию. Чтобы переменить тему разговора, Анжелика спросила:

— Значит, это физические опыты вы проводите в вашей загадочной лаборатории, которую так ревностно охраняет Куасси-Ба?

— И да, и нет. У меня действительно есть несколько измерительных приборов, но лаборатория служит мне главным образом для проведения химических исследований металлов, таких как золото и серебро.

— Алхимия, — прошептала взволнованная Анжелика. И образ замка Жиля де Реца встал перед ее глазами. — Зачем вам так много золота и серебра? — неожиданно спросила она. — Говорят, вы ищете их повсюду — не только в вашей лаборатории, но и в Испании, в Англии и даже на маленьком свинцовом руднике, который принадлежал моей семье в Пуату. Молин говорил мне, что вы также владеете золотым рудником в Пиренеях. Зачем вам столько золота?

— Чтобы быть независимым, мадам, необходимо много золота и серебра. Вот что сказал мэтр Андре Капеллан в заглавии своего труда «Искусство Любви»: «Чтобы наслаждаться любовью, надо быть свободным от забот о хлебе насущном».

— Не думайте, что завоюете меня с помощью подарков и богатства, — резко сказала Анжелика.