– Не пей!

– Легко сказать! – горько усмехнулась девушка.

– Я тоже каждый вечер вливал в себя от двухсот до пятисот граммов крепкого алкоголя.

– Смешно смеяться, как скажут в Одессе! – ответила Инна. – Я расплескала больше, чем ты выпил!

Роман ощупал скулу.

– Тот шрам я получил, защищая друга детства. И представляешь, одним из первых людей, кого встретил здесь, оказался именно он, Борька Шевченко!

– Подсознание – загадочная штука! – Инна поцеловала его грудь, опустилась ниже, шелковистые волосы тронули кожу.

– Леший с ними! – сказал Странник. – Разберемся потом!

Его руки зарылись в ее волосы. Девушка перевернулась на живот, сладко охнув, прогнулась.

– Эта подлая «Химера» страшнее наркотика! – прошептала она и зашлась стоном, ощутив в себе мужчину…

Луна скрылась за облаками. Предательски скрипнули половицы в коридоре. Дом номер десять по улице Чайковского напоминал Зимний дворец в миниатюре. Фронтон здания украшали массивные завитки в стиле барокко. Даже цвет дома был таким же, как на здании Эрмитажа, сине-голубым, хотя каждому коренному ленинградцу известно, что в первоначальной версии Зимний дворец был красным.

Доблестные сотрудники ГАИ обнаружили угнанную «Волгу» во дворе дома девять по улице Чайковского. Автомобиль имел жалкий вид. Смятый передний бампер, ободрано левое крыло. Схема действия преступников не отличалась оригинальностью. Погоняли по улицам ночного города и кинули машину во дворе, после чего скрылись в неизвестном направлении. Инспектор успел заметить в салоне двух человек. Мужчину и женщину. Искать беглецов в четырехмиллионном городе все равно что иголку в стоге сена…

К утру преступление обросло дополнительными подробностями. Сначала какой-то бугай избил группу гуляющей молодежи, вышвырнул из таксомотра водителя Шепитько, ожидающего клиента у ресторана «Демьянова уха». Пострадавших молодых людей обнаружили в своих квартирах. Мальчишки раскисли при встрече с сотрудниками правоохранительных органов и, размазывая сопли, наперебой давали показания, выгораживая себя и сваливая всю вину на некоего Александра Груздева. Малолеток отпустили, пригрозив вызвать еще раз, если выяснятся дальнейшие подробности, а вот Груздев сгинул без следа. Между мусорными баками была найдена справка об освобождении, датированная девятым апреля сего года, выданная гражданину Груздеву в местах лишения свободы. От самого бывшего зэка сохранилась только левая туфля со стоптанной подошвой.

Гражданин из одиннадцатой квартиры дома номер четыре по улице Максима Горького был госпитализирован с явными признаками белой горячки. Он слабым голосом призывал на помощь священников, пророчествовал о грядущем конце света. С его слов, через окно в комнату влетел демон с горящими зелеными глазами. Так как гражданин находился в тяжелой стадии алкогольного похмелья, его показания в протокол заносить не стали. У одного из подростков обнаружили модный бумажник из крокодиловой кожи. Парнишка расплакался и сообщил, что бумажник уронил якобы убегающий от них Борис Шевченко. Никто не хотел обижать гражданина Шевченко, он сам, видишь ли, задал стрекача! А бумажник мы вернем, честное слово! Выехали на дом к Шевченко, там никого не застали. Ломать дверь без санкции прокурора сотрудники МВД не решились. Дело застопорилось, налицо вырисовывался глухарь.

Опера разъехались, около искалеченной «Волги» остался дежурить молодой сержант. Настроение у сотрудника органов было паршивое. В двадцать три часа он сменялся, а теперь жди, пока эвакуируют разбитую машину! Сержант вышел на улицу, закурил сигарету. На углу Литейного проспекта приветливо светилась вывеска ресторана «Нева». Питейные заведения города закрывались около полуночи, «Нева» работала до двух часов ночи. Подобный трудовой порыв имел вполне прозаическое объяснение – сюда пачками свозили иностранцев, а эта публика была падкой на русскую водку, вне зависимости от времени суток.

Сержант пульнул окурок в мусорный бачок, угодил точно в жерло, настроение немного улучшилось. Возле арки дома номер десять возникло движение. Серые тени скользнули по асфальту, трансформируясь в расплывчатые фигуры, запахло горящими спичками. Парень был не робкого десятка, служил в ВДВ, всерьез занимался боксом, выступал за спортивное общество «Динамо». Но сейчас ему стало не по себе. В тени дома появились силуэты, отдаленно напоминающие людей. Хотя и был молодой человек неверующим и в церковь захаживал, как в музей, поглазеть на сусальные обрамления икон да послушать певчих, но на всякий случай он перекрестился.

Тени будто того ожидали. Растеклись, как чернила по стенам, и исчезли в подвальном окне. Запах горелых спичек исчез вместе с ними. Треснула рация, как испорченный приемник.

– Сержант Евтеев!

– Майор Костенко! Как служба, солдат? – Голос у майора был колким, сухим, не проспавшимся.

– Нахожусь на посту, товарищ майор!

– Топай домой, служивый! Угнанную машину эвакуируют утром, я распорядился.

Сержант растерянно огляделся по сторонам.

– Это нарушение, товарищ майор…

– Ты будешь со мной пререкаться, сержант?!

– Никак нет!

– Вот и умница! Езжай в отделение, сдавай ствол, шагом марш к невесте! – Костенко хохотнул.

Евтеев работал в управлении пять месяцев и ни разу не видел майора улыбающимся. Приказ есть приказ! Он сел за руль служебной машины, укатил на улицу Маяковского в штаб ГАИ Дзержинского района. Через четверть часа он напрочь позабыл про тени в подвале и необычную манеру разговора начальника управления.

Инна смахнула с потного лба налипшие пряди волос.

– Думала, что умру…

Высокие груди, увенчанные острыми сосками, судорожно вздымались в такт дыханию, капельки пота на лбу были солеными на вкус.

– А вдруг у моего клона порок сердца? – засмеялась девушка.

– С пороком сердца спринтерские дистанции не бегают! – сказал Роман.

Он покрывал поцелуями ее плечи, грудь, живот.

– Ромео, прекрати! – восторженно взвизгнула девушка. – Я так опять заведусь!

Он откинулся на спину, Инна легла рядом, задрала ноги на стену, придирчиво изучая розовые ноготки.

– Моя подружка не усложняла свою жизнь педикюром!

– Зачем? И так прекрасно!

– Ужасно хочется жрать! – тоном капризной девочки сказала Инна.

– Где мы достанем еду в три часа ночи?!

– Конечно! – нарочито противным голосом пропела она. – Уходил барышню до полусмерти, а как кормить – в кусты!

Роман вскочил на ноги, натянул джинсы на голое тело.

– Украду у соседей!

– Я отплачу, Ромео… – промурлыкала девушка.

Он вышел в коридор, прокрался в кухню. Память сохранила закоулки просторной коммунальной квартиры. Две большие комнаты принадлежали семье Зинченко, муж работал экскаваторщиком, до беспамятства напивался по субботам и побивал жену Клавдию Васильевну, малограмотную тетку, прибывшую в Северную столицу из Тамбовской губернии. У семьи Зинченко было двое мальчиков школьного возраста, в период экзекуций дети сохраняли молчание. Воскресным утром отец семейства появлялся на кухне жалкий и небритый, источая аромат перегара. Он униженно мыл посуду и просил у жены прощения. В такие часы Клавдия Васильевна торжествовала победу. Соседнее с комнатой Зинченко жилье находилось в распоряжении пожилой преподавательницы географии. Ее звали Мета Яковлевна, она была латышкой по происхождению, добрая и очень близорукая дама. В примыкающей к кухне комнате доживал свой век ветеран войны Семен Павлович Ткачев. Семен Павлович лишился под Сталинградом обеих ног. Он перемещался по квартире с грохотом, на старой каталке, пил тихо, в одиночку, никому не мешая. Соседи называли его просто Палычем. Палыча все уважали, без расспросов давали деньги в долг, которые тот отдавал точно в срок. Доктор Гутман владел двумя смежными комнатами и персональным балконом. Дверь гомеопата украшал витой шнурок, по замыслу архитектора приводящий в движение колокольчик. Только вот колокольчики не приживались в многоквартирной коммуналке! Гутман грешил на Лешу Буткевича, но доказательства хищений привести не мог. Между врачом и прорицателем установились стойкие враждебные отношения. Они становились единодушны в неприятии советской действительности, о чем могли говорить до бесконечности. Имелось подозрение, что по ночам гомеопат слушал «Голос Америки», в целях конспирации используя изготовленные по специальному заказу наушники. Вот и сейчас из щели под дверью его комнаты просочился оранжевый свет.