Подобные стигматы ложатся печатью Каина на саму человеческую суть их носителей. Помеченные ими люди кажутся менее достойными представителями рода человеческого в глазах окружающих. Другие продолжают воспринимать их как людей, но как людей стигматизированных. Как подчеркивал Ирвинг Гофман, стигматизация травмирует социальную идентичность стигматизируемых23, однако, на мой взгляд, она также наносит ущерб самой их человеческой природе. Стигматизированных воспринимают как людей, но как людей глубоко дефективных, то есть, иными словами, как недолюдей. Стигматы сигнализируют о серьезном отклонении от стереотипной «нормальной внешности» человека. Карлики, ампутанты, люди с обожженными лицами, альбиносы и люди, страдающие ожирением, – вот далеко не полный список носителей стигматов, мешающих нам воспринимать других людей как равных себе. Когда стигма берет верх, до такой степени заслоняя собой характеристики, позволяющие нам видеть в другом человека, что все наше внимание обращается непосредственно на нее, – как, например, в случае с карликами, – наше восприятие меняется и мы начинаем смотреть на стигматизированного как на недочеловека. Иногда жертвы агрессии целенаправленно доводятся до такого состояния, когда их становится проще воспринимать в качестве недолюдей – например, как это было в случае с мусульманами, заключенными в нацистские концлагеря. Таким образом, уничижающий взгляд на других предполагает отношение к ним скорее как к недолюдям, нежели как к вещам или машинам. Такой способ восприятия людей возможен, и он хорошо согласуется с главным принципом работы механизма унижения, а именно с неприятием человека или группы людей в рамках человеческого общежития. Более подробно я вернусь к этой проблеме в главе восьмой. В данном же контексте речь идет о перцептивной составляющей неприятия. У тех, кого воспринимают как недолюдей, есть повод, причем, возможно, вполне достаточный, считать себя униженными. Это последнее утверждение ставит перед нами моральную проблему. Если восприятие людей как недолюдей действительно зависит от восприятия, а не от интерпретации, то разве можно винить унижающих за что-то происходящее помимо их воли, а именно за их мировосприятие? Разве это не то же самое, что ставить дефект зрения в вину близоруким людям?

Это серьезная проблема, пусть даже в большей степени она касается индивидуального, а не институционального унижения. Чтобы ответить на вопрос об аморальности восприятия людей не как людей, необходимо сначала разобраться с тем, как соотносятся между собой восприятие и интерпретация. Я рассматриваю данную проблематику в более широком контексте, который не вписывается в общепринятую картину. Считается, что человеческое поведение строится на бесконечной череде индивидуальных решений – от самых пустяковых (например, перейти ли дорогу) до самых важных (например, касающихся выбора спутника или спутницы жизни). Считается также, что все эти решения продиктованы «желаниями» (пользой) и «верой» («субъективно оцениваемой вероятностью»). В соответствии с этой точкой зрения мы никогда не перестаем принимать решения: мы постоянно что-то оцениваем, взвешиваем и высчитываем.

В противовес такому подходу, когда за каждым действием усматривается предшествующее ему решение, я придерживаюсь альтернативного взгляда на человеческое поведение: в основном люди никаких решений не принимают. Наоборот, они всячески стараются этого избежать. В основном они действуют по привычке, то есть в рамках набора стандартных процедур. Лишь в редких случаях переход дороги представляет проблему, требующую самостоятельного решения. По большей части потребность в принятии решений возникает только как своего рода патология, если привычный образ действий не дает нужных результатов или же в тех случаях, когда цена ошибки особенно высока и мысленное усилие кажется оправданным. Решение – это не правило, а исключение. Некоторые люди могут почти всю жизнь прожить, полностью обходясь без принятия каких-либо решений. Они просто дрейфуют от одного жизненного события к другому, пусть даже некоторые из них являются действительно важными и, вероятно, требующими осознанного рассмотрения и принятия определенных решений. Я вовсе не пытаюсь утверждать, что в нашей жизни совсем нет места решениям, однако, по моему мнению, мы принимаем их гораздо реже, чем нас в том убеждает представление о действии как принятии решения.

Представление о человеке интерпретирующем ничуть не менее обманчиво, так как сама по себе интерпретация является, на мой взгляд, особым случаем действия на основании принятого решения. Я утверждаю, что понимание базируется не на решении, а на привычке, тогда как интерпретация зиждется на гипотезах и умозаключениях, вытекающих из определенных доказательных предпосылок, то есть, иными словами, на сознательной, волевой деятельности. У нас же речь идет о различии между видением и интерпретацией в контексте восприятия. Это различие ни в коей мере не тождественно разнице между наивным «невооруженным» и разумным интерпретирующим взглядом на вещи, который предполагает использование разума в процессе смотрения. Смотрение, в особенности замечание нюансов, сочетает в себе мысль и восприятие. То, что мы видим, зависит от того, что мы привычно ожидаем увидеть. Выросшие в расистском обществе люди видят стигматы там, где «расовые дальтоники» их не видят. В то же время люди, воспитанные в расистских традициях, также не замечают определенных нюансов, которые очевидны для «расовых дальтоников». Привычка видеть, в особенности нюансы, также во многом зависит от культуры и истории. Сам факт того, что способность видеть те или иные аспекты зависит от конкретного общества, не ставит ее в прямую зависимость от интерпретации. Восприимчивость к нюансам вполне может являться следствием приобретенного автоматического способа видения. Однако это не значит, что чуткость к нюансам является целиком приобретенной: например, свойство восприятия человеческого существа как человека является не приобретенным, а врожденным. Тем не менее свойство восприятия людей как недолюдей будет непременно приобретенным. К примеру, нацистская система образования может заставить своих адептов видеть недолюдей в евреях и цыганах.

Люди не могут напрямую контролировать содержание видимого ими. Они способны делать это только косвенным образом, путем сознательного изменения своего отношения к тому, что они видят. Можно научиться игнорировать стигматы и четко видеть в людях человеческое. Невозможность достижения этого посредством конкретного решения означает только то, что данная задача должна быть решена косвенными способами.

Наблюдая иллюзию сломанной палки в воде, мы не властны ни прямо, ни косвенно избежать искаженного видения. Не верить своим глазам – вот единственное, что нам в таком случае остается. Видение же человека как недочеловека, напротив, не имеет ничего общего с иллюзией восприятия. Здесь мы можем изменить наше восприятие как таковое, пусть и непрямыми методами, как об этом говорилось выше. В случае же, когда мы видим в другом человеке некие унижающие его недочеловеческие аспекты, нам следует не только перестать верить своим глазам, но и постараться в принципе прекратить видеть (в перцептивном плане) в другом недочеловека. Для этого необходим «астигматизирующий» модус зрения.