– Не знаю, – вздохнула она. – Он со мной неизменно вежлив, это-то меня и пугает.

На следующий день Ральфа призвали к лорду Форесту.

Лорд Джошуа Форест и в преклонном возрасте сохранил гордую осанку и утонченное изящество манер; от его проницательного взгляда по-прежнему ничто не укрывалось. К роскошному особняку на севере Уилтшира и дому в Солсбери прибавился еще один, в окрестностях Манчестера. В Саруме Форест проводил три месяца в году. Казалось, он до самой смерти останется неизменным – учти вым вельможей, осмотрительным политиком, предприимчивым дельцом.

Ральф не знал, зачем лорд Форест его вызвал.

Ливрейный лакей проводил Ральфа в кабинет, выходящий окнами в сад, где у камина задумчиво стоял седовласый лорд Форест.

Рядом с ним замер каноник Портиас. Форест учтиво поздоровался с Ральфом, предложил гостям присесть, а сам остался стоять.

– Наши семьи связывает давнее знакомство, – сказал Форест. – Прошу вас, не сочтите мои вопросы за оскорбление. Я не желаю вам зла… – Он многозначительно поглядел на Портиаса.

Сэр Джошуа Форест таил давнюю обиду на Адама Шокли за отказ от места управляющего имениями, но к Ральфу неприязни не питал.

– Полагаю, вам известно, что я один из попечителей вашей школы, – продолжил он.

Как раз об этом Ральф и позабыл. Он служил в одной из частных школ города, открытых после того, как школа певчих пришла в упадок; в совет попечителей действительно входили и сэр Джошуа Форест, и епископ Солсберийский. Пять лет назад Ральф собирался купить школу, но Портиас наотрез отказался ссудить ему деньги, не поддавшись даже уговорам жены.

– Он слишком непостоянен и не готов к такой ответственной работе, – объяснял каноник свой отказ.

Ральф вопросительно посмотрел на Фореста.

– Меня известили о ваших радикальных взглядах, – произнес сэр Джошуа.

– Вы имеете в виду требование упразднить гнилые местечки? Или то, что я сторонник мистера Фокса?

– Я имею честь быть лично знакомым с мистером Фоксом, – с учтивым поклоном ответил Форест.

Каноник Портиас сдавленно охнул.

– Хотя и не во всем разделяю его мнение, – добавил Форест и задумчиво поглядел на Ральфа. – Значит, вы убежденный республиканец?

– Это мое личное дело, – возразил Ральф.

– Совершенно верно. В таком случае я предлагаю этим и ограничиться.

Портиас нахмурился.

Ральф обвел собеседников недоуменным взглядом:

– Это все, что вы хотели мне сказать?

– Почти, – задумчиво произнес Форест. – Видите ли, мистер Шокли, мы живем в непростое время. Война с французами неизбежна. В подобных обстоятельствах разумные люди держат свои мнения при себе. Мне хотелось бы заручиться вашим обещанием, что в школе не станет известно о ваших личных пристрастиях и убеждениях. Надеюсь, вы понимаете, чем это вызвано?

Слова лорда Фореста не требовали дальнейших объяснений. Ральф, никогда не стремившийся навязать ученикам свои взгляды, готов был удовлетворить просьбу Фореста, однако, посмотрев на сидящего рядом каноника, пришел в ярость – это Портиас виноват в его унижении!

– Значит, если меня об этом спросят, я должен солгать? – холодно спросил он.

– Это значит, что вы обязаны держать свои крамольные мысли при себе, сэр! – злобно выпалил каноник. – Не смейте смущать юные умы вашей ересью!

– Успокойтесь, – примирительно заметил лорд Форест.

Ральф побледнел от возмущения:

– Никаких обещаний вы от меня не дождетесь!

– Ах вот как?! – торжествующе воскликнул Портиас.

– Мистер Шокли, может быть, вам стоит обдумать мое предложение? – спросил Форест.

– Здесь и обдумывать нечего! – гневно заявил Ральф, твердо намеренный противиться всякому проявлению тирании.

– Что ж… – вздохнул Форест. – Смею заметить, мистер Шокли, что попечительский совет считает подобные настроения несовместимыми с учительским долгом. Боюсь, вам придется подать в отставку…

Ральф, не предполагавший, что ему откажут от места, с ужасом поглядел на Фореста, лихорадочно припоминая, кто еще входит в по печительский совет, но вскоре сообразил, что помощи ждать неоткуда – влияние лорда Фореста было слишком велико.

– Но… моя семья… жена, дети… – сокрушенно пробормотал он.

– Наконец-то вы о них вспомнили! – фыркнул Портиас. – Не беспокойтесь, о ваших близких я позабочусь.

– Не смею вас больше задерживать, господа, – учтиво произнес Форест, возвещая об окончании встречи.

Доктору Таддеусу Барникелю удалось разузнать о дальнейших поступках каноника.

– Он побеседовал с родителями ваших учеников, так что вашей отставки потребовали бы даже в том случае, если бы Форест встал на вашу защиту, – объяснил он Ральфу.

– А если я принесу ему свои извинения? – удрученно спросил Ральф.

– Увы, это ничем не поможет. Боюсь, никто в Саруме на службу вас не возьмет. Каноник всех настроил против вас.

К обеду Ральф получил еще одно приглашение к Форесту. На этот раз лорд Форест принял его наедине.

– Мне стало известно, что каноник Портиас вас повсеместно очернил. Я и не предполагал, что он на это способен, – вздохнул Форест.

Ральф сокрушенно кивнул.

– Не горюйте, вскоре все забудется, – сказал Форест. – Полагаю, вам следует искать работу подальше от Сарума.

– Ох, я на все согласен! – воскликнул Ральф.

– Моим внукам нужен домашний учитель. По-моему, вы прекрасно с этим справитесь. Жалованье вам будет положено соответствующее, внакладе не останетесь. А вот с семьей придется ненадолго расстаться.

Ральф, обдумав предложение, пришел к выводу, что лучше согласиться.

– А вы не боитесь моих радикальных идей? – спросил он.

– Нет, нисколько, – улыбнулся лорд Форест. – Моим внукам они не страшны.

– В таком случае я с благодарностью приму ваше предложение, однако же с условием, что при первой же возможности вернусь в Сарум.

– Да, разумеется, – кивнул Форест. – Имейте в виду, мистер Шокли, в нынешней ситуации такая возможность появится не скоро.

– Вы правы, – печально вздохнул Ральф. – Боюсь, я вел себя весьма неосмотрительно.

Ральфу Шокли горько было расставаться с женой. Она не только пыталась предотвратить глупую ссору с каноником, но и не раз взывала к осмотрительности. Теперь он, остро чувствуя свою вину, не мог сдержать раздражение.

Агнеса сожалела о ребяческой горячности и несдержанности мужа. Любил ли он ее? Как он посмел навлечь на семью такой позор? Неужели гордыня и тщеславие заставили его забыть о жене и детях?