тебя сильный жар, сердце бьется как сумасшедшее, и всё говорит о том, что ты носишь в себе какую-то тайну. Она не дает тебе покоя, а ты боишься ее открыть. Даже в твоих ясных глазках вместо обычной чистоты и прямоты я вижу смущение и боль. Доверься мне, дитятко, ты мне дороже родной дочери. Нынче утром я молилась за тебя великому Астароту{331} и принесла ему в жертву голубку, такую же невинную, как ты. Поверь, я заранее знаю всё, что ты скажешь, и знаю, как тебе помочь… Ты влюблена… Не красней, не надо, моя золотая. Вижу, что угадала, но краски смущения на твоих щечках мало, чтобы я могла вылечить тебя. Я должна знать имя…»

«Я не смею…»

«Ладно, я сама скажу: ты влюблена в прекрасного султана, но, вместо того чтобы гордиться своим выбором, ты устыдилась…»

«Добрая женщина, ты права, но как же я покажусь ему на глаза и как он полюбит меня, ведь он женится на другой?»

«Я сделаю всё, что зависит от меня: во-первых, он тебя увидит, во-вторых, бьюсь об заклад, он полюбит тебя. И в-третьих, китайских послов я угощу такими благовониями, что они немедленно отправятся туда, откуда прибыли. Красавица моя, забудь обо всех снадобьях, коими пичкают тебя невежи-лекари, и пусть надежда наполнит твое сердце. Это тот единственный бальзам, что ему поможет. Доверься мне и утешься, тогда лилии и розы вновь зацветут на твоих щеках. И если, следуя моим советам, ты через три месяца не станешь самой счастливой из смертных, пусть все мои товары обратятся в дым, а я никогда не увижу любимой родины, моего прекрасного Мосула… Вот, тебе уже лучше, скоро ты почувствуешь, что голодна; поешь непременно, но, дабы еда не навредила твоему ослабшему от долгой болезни телу, я дам тебе три капли моего эликсира. Не бойся, смотри, я сама проглотила ровно три капли. Снадобье это укрепит твой желудок, так что даже обильная еда пойдет тебе лишь на пользу. И будь уверена, я предлагаю только те лекарства, которые хорошо знаю и составляю своими руками».

Влюбленная красавица полностью доверилась торговке. Эликсир подействовал так же благотворно, как старухины советы и обещания. Ни один больной не оправлялся от своего недуга столь же стремительно, как Биллах-Дадиль, ибо уже через три дня после этого разговора она не только выздоровела, но и стала еще прекраснее.

Целители только плечами пожимали, а уважение, которое завоевала торговка из Мосула, закрыло перед ними двери в дом Шамахды.

Тем временем весь город обсуждал прибытие китайского посольства, и, как это бывает очень часто, переговоры еще не начались, а самаркандские бездельники уже обсуждали все статьи будущего договора.

Торговка навещала свою подопечную.

«Что такое? — говорила она Биллах-Дадиль. — Ты тревожишься, милая моя? Ты сомневаешься в моем усердии, в преданности моей и изобретательности? Китайский посол еще только распаковывает свои тюки с тканями и достает уродливых китайских болванчиков, а тебя за моей спиной уже убеждают в том, что дело слажено и твой султан отдал свое сердце желтолицей императорской дочке?! Видела бы ты эту невесту! Да с ее колечками в носу, на губах и в ушах она похожа на лавку с безделушками! К тому же она лишь недавно перестала играть в куклы. Вот какова соперница, у которой мы похитим твоего избранника. Не говори ни слова и не волнуйся. Чтобы избавить тебя от всяких страхов, завтра же приведу сюда твоего ненаглядного».

Биллах-Дадиль покраснела и потупилась.

«А моя мать, мои служанки?»

«Всех их я заранее погружу в сладкий сон. Неужели я позволю себе хоть как-то нарушить твой покой? Ведь я люблю тебя больше всего на свете… Этим вечером впусти меня в дом, в каком бы обличье я ни пришла, а потом жди того, чье появление доставит тебе истинную радость, и помни: тебе служит та, кто всегда своего добивается».

ЧАРОДЕЙ,

или РАССКАЗ О МОГРАБИНЕ

Продолжение

Тут тартарский царевич Бади ад-Дин прервал свой рассказ.

— Друзья мои, — обратился он к царевичам, — я слышал ваши истории и теперь не сомневаюсь, что вы уже догадались, кто под видом торговки проник в дом Шамахды… Конечно, это он, превратившись в джинна-великана, так легко открыл свою сокровищницу простому дровосеку, и он же проник в его дом под видом мосулской торговки. Разумеется, то был не кто иной, как ненавистный Мограбин, готовый надеть любую маску, если она послужит его козням и целям.

РАССКАЗ ТАРТАРСКОГО ЦАРЕВИЧА БАДИ АД-ДИНА

Продолжение

— Мограбин продолжал исполнять свою роль в доме Шамахды, но и о дворце он не забывал. Под видом всё той же торговки из Мосула чародей втерся в доверие ко всем царским женам, служанкам и стражникам, стал лучшим другом кормилицы и няньки царевича и всем без устали расписывал китайскую царевну, выставляя ее в самом потешном свете. Колдун добился того, что уже весь дворец с отвращением думал о возможной женитьбе Шадзарихдина на столь нелепом создании.

«Послушайте, — говорило это чудовище, — я ее хорошо знаю, ведь это она покупала у меня белую помаду, дабы замазать свой красный нос. Сейчас я вам ее покажу, смотрите. Сначала нанесу одно из моих снадобий на веки, чтобы они опухли и слиплись. Придется мне потрудиться, коли я захочу хоть что-нибудь увидеть сквозь оставшиеся между веками щелочки».

Подготовившись таким образом, торговка спрятала руки в широкие рукава, вытянула шею, склонила голову, встала на цыпочки и, нелепо вывернув ноги, засеменила взад-вперед по комнате.

Женщины хохотали до слез. Молодой султан, проходивший мимо, заглянул в дверь и спросил, что их так развеселило.

«Посмотри на свою суженую, очаровательную китаянку!» — весело затараторили служанки.

Шадзарихдину так понравилась шутка, что он не удержался и засмеялся вместе со всеми. Так называемую торговку из Мосула он уже знал.

«Что за комедию ты здесь устроила? — спросил царевич, отведя ее в сторонку. — Ты в самом деле видела дочь императора?»

«Видела, видела своими глазами, — отвечало лживое создание. — Уверяю тебя, царевич, она не для тебя. Ты строен, словно нильский тростник, и сложен восхитительно, ты свеж, будто роза, и ярок, как бабочка. Какое счастье, коли твои дети будут похожи на тебя! А этот китаец предлагает смешать твою благородную кровь с кровью полумакаки! Тебе, мой прекрасный господин, незачем жениться на царской дочери… Когда опускается полог балдахина над брачным ложем, кто вспоминает о скипетрах