И хотя все эти протесты Фуко против его «зачисления» в структуралисты и обоснованы в какой-то мере, но они, вероятно, не могут и не должны расцениваться как решающее основание для того, чтобы его философскую конструкцию «вынести за скобки» структурализма, поскольку, по крайней мере, в методологическом плане —- а структурализм и есть не более, чем методология! — она пронизана структуралистским духом.

Исследуя в своем главном философском труде «Слова и вещи» исторические эпохи, Фуко анализирует некое «эпистемологическое поле», которое выражает то общее, что есть в различных сосуществующих областях знания, и в котором происходит формирование знаний. Это типичное для определенной эпохи «эпистемологическое поле» Фуко обозначает древнегреческим словом эпистема, под которым в данном случае он понимает «основополагающие коды любой культуры, управляющие ее языком, ее схемами восприятия, ее обменами, ее формами выражения и воспроизведения, ее ценностями, иерархией ее практик»[1377]. В культуре на том или ином ее историческом этапе развития всегда имеется лишь одна эпистема, определяющая условия возможности знания. В этом смысле понятие эпистемы по своей смысловой нагрузке сближается с понятием парадигмы Т. Куна. Но в отличие от последнего им характеризуются не принимаемые научным сообществом в данный период определенные фундаментальные идеи и принципы той или иной науки, а самые общие правила и предпосылки научного познания, одинаково действующие в разных областях знания и культуры. Задача Фуко как историка культуры и состояла именно в том, чтобы вскрыть и описать некоторые скрытые в бессознательном инвариантные схемы, модели, по которым строятся самые различные культурные образования той или иной исторической эпохи.

Для своего анализа Фуко выделил три сферы знания (знание о языке, о живых организмах, об экономических отношениях). Эти три сферы формировались, по мнению французского мыслителя, в соответствии с тремя эпистемами, действовавшими в эпоху Ренессанса (XVI в.), классическую (XVII в.) и современную. Поскольку для Фуко проблема познания есть прежде всего проблема соотношения слов и вещей, то эти три эпистемы различаются между собой пониманием этого соотношения.

Первую эпистеме Фуко относит к эпохе Ренессанса, когда основным принципом, организующим знание, была категория сходства, где вещи и слова взаимно переплетались. В классический период господствует принцип репрезентации, согласно которому знак (слово) непосредственно представляет вещь в пространстве мышления. В эпистеме XVII в. категория сходства уступает место категориям тождества и различия, определяющим порядок вещей и мыслей. Внимание обращено на анализ, классификацию, на порядок познания, а не на бытие вещей. Главенствующим началом выступает человеческий разум и его логос. Слова отделяются от вещей и как бы накладываются на них. Если в эпоху господства первой эпистемы (XVI в.) научное знание определялось вещами, то теперь — в период классического рационализма — эта функция переходит к понятиям. Выраженные в словах, они накладываются на вещи и как бы отождествляются с ними. В современную эпоху отношение слов к вещам усложняется еще больше, порядок сменяется историей как основной идеей знания. Факторами же, опосредующими связь слов и вещей, выступают труд, жизнь и язык. Они образуют некую трехмерную структуру, содержание которой соответственно составляют такие гуманитарные науки, как политическая экономия, естественная история (биология) и лингвистика.

В основе смены эпистем лежат главным образом перипетии судьбы языка в культуре: язык как тождество с миром вещей, язык как связка мыслительных представлений, язык как самостоятельное бытие. Особенно значимым оказывается здесь последний переход — от классической эпохи к современной. Обособляясь от структур и форм мышления, с которыми он ранее был слит, язык становится полноправным объектом познания, что нашло свое выражение в современной философии, которая есть по существу философия языка.

Представления о человеке у Фуко определяются положением языка в различных эпистемах. Образ современного человека не тождествен ни ренессансному, ни классическому его образцу. Более того, Фуко заявляет даже, что вплоть до конца XVIII - начала XIX в. образ человека в европейской культуре вообще отсутствовал. Появляется же он одновременно с распадением единого и универсального, тождественного мышлению, языка 4 классической эпохи и возникновением наук о жизни, труде и языке. Современный человек — это не возрожденческий титан, могущество которо- . го заключено в слиянии с миром природы, и не гносеологический субъект ь классического рационализма с его безграничной познавательной способ- ; ностью. Современный человек конечен, поскольку отныне ни природа, ни I культура (он лишен тождества и с миром природы, и с миром мышления) I не могут дать ему гарантий бессмертия, поскольку его жизнь определена и " ограничена биологическими механизмами тела, экономическими меха- j низмами труда и языковыми механизмами общения. «Конечное бытие че- ! ловека, — замечает в этой связи Фуко, — выявляется… в позитивности! знания; о том, что человек конечен, мы узнаем, изучая анатомию мозга,

| механизмы издержек производства или систему индоевропейского спря- L жения… В основе всех этих эмпирических позитивностей… обнаружива- ; ется конечность человеческого бытия…»[1378]

Но и эта позиция человека не вечна. Если произойдет существенная пе- I рестройка современной эпистемы, структуры мыслительных возможностей | современной эпохи, то, видимо, исчезнет и сам человек, точнее, исчезнет 1 тот образ человека, который стал уже привычным для нас. Фуко заканчивает свою книгу получившим широкую известность образом: «…человек исчезает, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке… Мир начался без человека и закончится без него… человек исчезнет»[1379].

Подводя общий итог реконструкции основных версий структурализма, можно сделать вывод, что в рамках структуралистской доктрины ни Леви-Стросу, ни Фуко не удалось до конца последовательно осуществить свой антифилософский замысел, оба они стали «философами поневоле». Философские рассуждения структуралистов по существу оказались более чем просто «строительными лесами». В отказе, например, Леви-Строса от философии можно видеть его своеобразие как философствующего ученого, противоречивость его теоретической позиции. И, тем не менее основной философский интерес и Леви-Строса, и Фуко лежит не в самой философии, а в их конкретно-научных построениях, основу которых образует структурный метод. У «настоящих»[1380] структуралистов гораздо больше развиты элементы нефилософского обоснования структурализма. Поэтому неоднократные публичные заявления главы французского структурализма[1381] о его отказе от философии следует в какой-то мере воспринимать всерьез. Философия структурализма есть в первую очередь методология. Методологические установки структуралистов оказываются как раз тем стержнем, на котором зиждется вся структуралистская доктрина. На методологическую сущность структурализма указывали и многие другие структуралисты. Так, Ролан Барт сводил существо структуралистской доктрины к деятельности как упорядоченной последовательности определенного числа мыслительных операций по воссозданию «объекта» таким образом, чтобы в подобной реконструкции обнаружились правила функционирования этого объекта2*6. Позволю себе в этой связи пространный фрагмент из небольшой статьи Р. Барта «Структурализм как деятельность»: «Что такое структурализм? Это не школа и даже не течение…, поскольку большинство авторов, обычно объединяемых этим термином, совершенно не чувствуют себя связанными между собой ни общностью доктрины, ни общностью борьбы… Поскольку структурализм не является ни школой, ни течением, нет никаких оснований априорно*., сводить его к одному только научному мышлению… В самом деле можно предположить, что существуют такие писатели, художники, музыканты, в чьих шазах оперирование структурой… представляет собой особый тип человеческой практики, и что аналитиков и творцов следует объединить под общим знаком, которому можно было бы дать имя структуральный человек; человек этот определяется не своими идеями и не языками, которые он использует, а характером… Способности воображения, иными словами, тем способом, каким он переживает структуру… Вот почему можно утверждать, что структурализм по самой своей сути является моделирующей деятельностью…»[1382][1383]