были долгими и скучными. Я сидел позади на лошадином крупе, и хозяин со мной разговаривал. Иногда пел — он любил петь, и голос у него был чудесный.

Как ни странно, взгляд Улисса заволокла пелена ностальгических воспоминаний, затем, опомнившись, он встряхнул головой и достал из кармана тряпку, чтобы протереть полки.

— Тот учитель и дал мне имя Улисс. Он знал греческий и немного латынь. Забавы ради он учил меня читать вечерами, если мы останавливались на ночлег прямо у дороги. Когда он умер, мне было лет двадцать. Меня купил Гектор Кэмерон. Многие бы сочли мои таланты бесполезными для раба, но мистер Кэмерон был не из таких.

Улисс слабо улыбнулся.

— Он научил меня играть в шахматы и делал на меня ставки, когда я вел партии с его друзьями. Научил петь и играть на клавесине, чтобы я развлекал гостей. А когда мисс Иокаста стала терять зрение, сделал меня ее глазами.

— А как вас зовут? На самом деле?

Он задумался, потом одарил Брианну улыбкой, не затронувшей глаз.

— Боюсь, я уже не вспомню, — вежливо сообщил Улисс и вышел.

Глава 56

Исповедь плоти

Роджер проснулся незадолго до рассвета. Было еще темно, угли давно истлели, на лице ощущалось свежее дыхание леса.

Священник исчез. Роджер, вконец продрогший, лежал под рваной шкурой один.

— Александр? — хрипло позвал он. — Отец Фериго?

— Я здесь, — словно издалека отозвался тот.

Роджер привстал на локте, сморгнул остатки сна и смутно разобрал в темноте очертания священника, сидевшего по другую сторону кострища, скрестив ноги и запрокинув голову к дымовому отверстию в крыше.

— Вы в порядке?

На плече священника чернела кровь, хотя выглядел он совершенно безмятежным.

— Скоро меня убьют. Может, уже сегодня.

Роджер поднялся, прижимая к груди оленью шкуру. Он и без того замерз, но от слов священника по коже пробежал озноб.

— Нет. Нет, все будет хорошо.

Отец Александр не стал спорить. Совершенно голый, он сидел неподвижно, будто не замечая утреннего холода. Наконец опустил взгляд и повернулся к Роджеру.

— Вы выслушаете мою исповедь?

— Я же не священник… — Роджер встал на колени и пополз к нему, неловко протягивая шкуру. — Вот, возьмите, а то совсем закоченеете.

— Не важно.

Что именно «не важно» — что он замерзнет или что Роджер не священник?

Роджер положил руку Александру на плечо. Тот был холоднее льда. По коже там, где он коснулся другого мужчины, побежали мурашки, однако Роджер, не обращая внимания, прижался теснее, чтобы поделиться с Александром теплом.

— Ваш отец… — Глаза священника казались темными провалами. — Вы говорили, он был пастором.

— Да, пресвитерианским. Но я-то не принимал сан.

Александр вяло махнул рукой.

— В момент острой нужды любой человек может стать служителем Господа Нашего. Вы выслушаете мою исповедь?

— Если так, то… да. Как пожелаете, — выдавил Роджер. Ему было не по себе.

Впрочем, вреда это не принесет, скорее наоборот, позволит успокоить чужую совесть… И в хижине, и во всей деревне было тихо, только ветер гудел в соснах.

Роджер откашлялся. Ему надо что-то сказать или Александр сам начнет? Словно получив сигнал, француз повернулся к нему, склоняя голову. По волосам скользнули первые рассветные лучи.

— Благословите меня, брат, ибо я грешен, — тихо начал он.

Александр Фериго выехал из Детройта в сопровождении отряда гуронов и спустился по реке до миссии святой Берты Ронвальской, чтобы сменить старого священника, чье здоровье было совершенно подорвано.

— Те места были совершенно дикими, — рассказывал Александр с легкой ностальгией, свойственной воспоминаниям о давно минувших годах, — но я был молод и преисполнен веры. Трудности меня лишь привлекали.

Молод? Да он едва ли старше самого Роджера…

Александр повел плечами, словно сбрасывая груз прошлого.

— С гуронами я прожил два года. Многих удалось крестить. Потом я поехал с ними в форт Стэнвикс, где ожидалось собрание племен, и там встретил Кеньяниситьяго, вождя могавков. Он услышал мою проповедь, проникся верой в Святого Духа и пригласил в свою деревню.

Обычно могавки не любили проповедников, поэтому Александр счел, что ему улыбнулась удача. И отправился с Кеньяниситьяго и его воинами вниз по реке.

— Вот первый мой грех. Гордыня. — Он поднял один палец, словно предлагая Роджеру считать вместе. — И все же тогда Господь еще пребывал со мной.

В недавней войне с французами могавки сражались на стороне англичан, поэтому молодого священника приняли настороженно. Он стал упорно изучать их наречие в надежде, что сможет проповедовать на привычном им языке.

Кое-кто — хотя далеко не все — согласились принять крещение. Среди них был и сам вождь, так что Александр оказался под его защитой. К несчастью, старейшины племени его невзлюбили, и между крещеными и некрещеными возникла смута.

Облизнув пересохшие губы, священник отпил воды из кувшина.

— А потом, — глубоко вздохнув, продолжил он, — я впал в новый грех.

Он влюбился в одну из крещеных индианок.

— А у вас были женщины… прежде? — смутившись, пробормотал Роджер.

— Нет, никогда. — Александр горько рассмеялся. — Я-то был уверен, что в жизни не поддамся такому искушению. Увы, человек слаб перед уловками Сатаны.

Он прожил с девушкой несколько месяцев, а однажды утром подошел к ручью, чтобы умыться, и увидел свое отражение.

— Вода вдруг пошла рябью и всколыхнулась. И вместо лица моего разверзлась огромная пасть.

Это всего лишь форель выпрыгнула за стрекозой, но глубоко потрясенный священник принял сие за знак Господа: душу его готов поглотить ад. Он вернулся в дом, собрал вещи и обустроил себе скромное жилище за пределами деревни. Однако вскоре выяснилось, что его подруга беременна…

— Поэтому вас и привезли сюда? — спросил Роджер.

— Нет, не совсем. Индейцы иначе смотрят на брак, — пояснил Александр. — Женщина выбирает себе мужчину и нарекает его своим мужем. А потом, если им надоедает, она просто выгоняет его из своего дома или уходит сама. Дети, сколько бы их ни было, остаются с матерью.

— Но тогда…

— Беда в том, что я отказывался крестить детей, если не были крещены оба родителя. Вы же понимаете, это очень важно, чтобы дитя воспитывалось в истинной вере. А то индейцы зачастую считают, что крещение — это простой обряд вроде их языческих ритуалов.

Александр вздохнул.

— И, конечно же, этого ребенка я крестить не мог. Мой отказ обидел и даже ужаснул Кеньяниситьяго, и тот велел подвергнуть меня пыткам. Моя… та девушка вступилась за меня, ее поддержали мать и кое-кто из воинов.

Страсти в деревне накалились до предела, и старейшины решили отвезти отца Александра в Оньякерената, где беспристрастный совет решит, как вернуть утраченный мир и покой.

Роджер почесал бороду — та изрядно завшивела. Возможно,