Понятно также, что Мёрд это делал, чтобы предупреждать уловки противной стороны, пытающейся ослабить его позиции, и без того уже значительно подорванные отводом многих его свидетелей. Кроме того, позиции Мёрда были поколеблены и тем, что после хитрости с годордами дело виновных уходило в другую четверть.

По совету одного хитроумного сторонника Мёрд объявил неправильным отвод ряда своих соседей-свидетелей, «поскольку он [противник] отвел из числа соседей людей, которые имеют право выносить решение как соседи[1706]. Всякий имеет право выступать на суде как сосед, у кого есть три сотни земли или больше, даже если у него нет скота, но тот, кто живет молоком (за счет разведения скота. — А.С.), тоже имеет право выступать как сосед, даже если он снимает землю» (является арендатором. — А.С.). Законоговоритель Скафти, которого «потревожили» по такому случаю, подтвердил правильность этого довода, «хоть и немногие знают это». В результате у Мёрда появилась возможность призвать всех своих десятерых свидетелей вместо четырех, которые у него оставались после маневров противной стороны. Интересно, что именно теперь, именно из описания хода судебной процедуры, удается узнать особенно важные подробности о том, что входило в состав правообязанностей бондов и арендаторов, — такие, о которых другие саги умалчивают. Интересно, кстати, также и то положение, что правоспособностью обладают как владельцы земли (без скота), так и владельцы скота (без земли), если то и другое в достаточном размере.

Когда же всплыла хитрость с годордами, дело решили передать в Пятый, третейский суд[1707], где все должно было повториться снова. Но перед тем на Поле Тинга произошло побоище, поскольку на это судебное разбирательство все приехали вооруженными. «Большое несчастье, когда бьется весь тинг!» — заметил один из свидетелей. Постепенно созрело решение прекратить кровавую драку, уплатив виры за совершенные на тинге убийства, а также за сожжение Ньяля. В последнем деле осталось в силе решение об изгнании виновных из страны, но его исполнение отложили до лета; если же по прошествии трех лет виновные не уедут, они будут лишены мира. Были последующие убийства и драки, но дело в конце концов как-то разрешилось, главным образом путем уступок с обеих сторон.

Приведенные казусы создают впечатление, и оно подтверждается некоторыми другими судебными делами, что согласно обычным законам в некоторых случаях истец получал право сам вынести решение по делу, которое он возбудил, и определить сумму штрафа. Происходило это в тех случаях, когда правота истца была бесспорной.

При решении вопроса между тяжущимися или сражающимися сторонами о примирении самым надежным средством было произнести «клятву мира». Ее текст содержится в «Саге о Греттире»[1708] и в «Саге о Битве на Пустоши» (к сожалению, не полностью сохранившейся. Гл. XXXIII)[1709], в «Саге об исландцах» (гл. 146), Гуталаге (гл. 14) и Старшем Вестгёталаге. Когда разгоревшаяся вражда, о которой там идет речь, несколько утихла, известный Снорри Годи сказал (в присутствии многих «путников, остановившихся на ночевку»), что у него есть «предчувствие» будущих сражений и поэтому он просит Торгильса сына Ари произнести «клятву мира», поскольку, по общему мнению, он делает это «лучше других». Торгильс, немного поломавшись для порядка, все же признал, что хотя он вряд ли произносит эту клятву лучше других, но зато она «во всем соответствует истине». А затем он заговорил:

«Вот начало нашей клятвы, и оно в том, что (1) все равны перед Богом. Мы должны (2[1710]) быть также равны и друг перед другом и (3) доверять другому за брагой и за брашной, на тинге и на торге, в церкви Божьей и в конунговых палатах, и (4) везде, где встречаются люди, мы должны вести себя так, как если между нами никогда не было распри. Мы будем (5) делить клинок и кровавое мясо (скорее всего, битву. — А.С.) и все, что у нас будет, как сродники, а не как супостаты. А (6) если распря случится между нами, то пусть звенят деньги, а не летят дроты (дротики. — А.С.)[1711], а (7) если кто из нас нарушит слово сговора и подымется за порукой укрытого[1712],

Примененное здесь мной расположение текста не случайно: мне хотелось подчеркнуть, оттенить каждый пункт этой замечательной клятвы, уникального пассажа саговой литературы и в то же время ритмизированный характер формул, возможно как-то связанный с сакральными смыслами.