«Эгиль изложил свое дело и сказал, что судьи должны признать, что закон на его стороне». Он доказывал права своей жены на имущество, которое раньше принадлежало ее отцу. «Ведь по своему рождению (!) она имеет право владеть наследными землями, и, кроме того, многие ее родичи были лендрманами, а ее предки были еще знатнее». Поэтому ей должна принадлежать половина имущества покойного Бьярна.

Берганунд долго хулил происхождение Асгерд и поведение ее матери, затем сказал, что конунг и его жена обещали ему поддержку. Так что все наследство после тестя получит он, а Асгерд, как рабыня, должна отойти конунгу (вроде выморочного имущества?!). Эгиль ответил висой:

По просьбе друга Эгиля — Аринбъярна выступили 12 уважаемых людей, уличая противную сторону в предварительном сговоре. Король отказался вмешиваться в дело. Тогда ненавидевшая Эгиля королева призвала своего брата с его дружиной и повелела им разогнать суд (!), что они и сделали, сломав орешниковые ветви, разрубив натянутые между ними веревки и выгнав судей. «На тинге поднялся сильный шум, но люди были там все без оружия». И тогда Эгиль вызвал Берганунда на поединок здесь же, на тинге. «Пусть тот, кто победит, владеет всем добром — землями и движимым имуществом. Каждый назовет тебя подлецом, если ты не отважишься на поединок».

Конунг противился этому предложению, так что Эгилю и его людям пришлось уехать. На прощание Эгиль, взяв в свидетели всех, кто был на тинге, запретил «заселять и использовать земли, которые принадлежали Бьярну», «как всем жителям нашей страны, так и всем чужеземцам, как знатным, так и незнатным. Всякого, кто это сделает, я обвиняю в нарушении закона и порядков страны и призываю на него гнев богов», — сказал Эгиль.

Поскольку конунг был взбешен, следовало ждать мести и от него, и со стороны Берганунда. Король объявил Эгиля вне закона. В конце концов Эгиль в порядке кровной мести убил Берганунда на поединке, вместе со своими спутниками разграбил его имущество и уехал к отцу в Исландию, где и остался жить[1688]. Впоследствии он, как рассказывалось выше, однажды попал в руки короля Эйрика и выкупил свою голову стихами:

Эта история интересна тем, что позволяет представить себе распорядок судопроизводства: место расположения судей на тинге, последовательность выступления сторон и т. д. Но данный казус также дает ясное представление о четкой правовой черте, которая разделяла свободных и рабов, об изначально низком в глазах людей статусе потомков рабов, даже имеющих знатное происхождение. И об объеме власти короля, который может прекратить и разогнать суд тинга «четверти» и даже вынести несправедливый приговор одному из тяжущихся. Большие права на тинге присваивали себе явочным порядком и некоторые знатные люди. В этой связи интересно замечание о том, что, когда в одном случае бонды хотели повесить убийцу и грабителя, лишенного мира, его спасла жена местного хёвдинга[1690].

Существенно замечание, содержащееся в приведенном пассаже, о том, что некоторые люди в соответствии со своим происхождением имеют право владеть имением. Характерно далее, что иск на утреннем заседании выдвигает доверенный человек, объявляя о том, что вести тяжбу по поручению истца будет он. Важно и то, что истец и ответчик выходят на Скалу Закона и состязаются лишь при последующем разбирательстве дела. Отметим еще, что, судя по этому отрывку, в известных случаях было возможно вызвать противника на поединок прямо на тинге. А уж месть после тинга была вполне обычным делом.

К этому отрывку можно сделать еще два примечания. Первое — о поведении конунга и о его вмешательстве в судебные дела. Такие вспышки королевского крайнего озлобления и, как следствие, принятие несправедливых решений — речь ведь идет о второй половине X в. — уже тогда были нередкими. Примером тут может служить не только судебный процесс Эгиля, но и более ранняя история — просьба его отца Скаллагрима к королю о справедливости по отношению к другому сыну, убитому Торольву[1691]. Очевидно, что суд тинга, даже высший, при всем своем очевидном демократизме, не обладал полной независимостью от формирующейся королевской власти, а местные суды — и от местных властей. Второе примечание касается того обстоятельства, что, судя по ранним областным законам (тому же Гуталагу начала XIII в., см. гл. 14), наследовалось не только имущество, но и долги, и самые различные обязательства.

Интересной особенностью имущественных судебных дел в Исландии является, судя по сагам, отсутствие тяжб из-за «права бёрда», — права, согласно которому в случае продажи родовой земли преимущество при покупке предоставлялось родственникам. Это право занимает очень большое место, например, в областных законах Швеции, да и в законах Дании и Норвегии; и позднее следы права бёрда обнаружить нетрудно. Разгадка такого положения дел крылась, конечно, в специфике формирования исландского общества, где в ходе переселения разрывались производственные связи больших семей. Однако сами родственные связи соблюдались и поддерживались как в Исландии, так и между исландскими и норвежскими или иными скандинавскими ветвями одного рода. К родственным чувствам обычно взывали во время судебных разбирательств с другими кланами либо в случае физической угрозы или материальных потерь. Так или иначе, но от родни редко отказывались.

Среди родичей бывало всякое. Некий Сиди, который слыл сыном Одина (!), за убийство раба был лишен мира. Вместе с дружиной он уплыл в другие края, стал богатым и знаменитым. Из зависти его убили собственные братья и шурины. Однако подросший сын Сиди убил своих кровников-родичей и завладел их землей и властью[1692]. Такое происшествие в семье было не исключением и в качестве предмета разбирательства также могло попасть на тинг.

Одной из важнейших причин, по которой возникали дела, часто попадавшие на тинги, а еще чаще вызывавшие ссоры и драки между соседями, были пограничные земли и целые усадьбы, а также выпасы, рыбные ловища и лесные угодья. При всех этих сложностях соседские связи играли весьма серьезную роль. Именно обстоятельства, касающиеся тинга, раскрывают особенности соседских связей в Скандинавии, которые зачастую базировались не столько на общности угодий и некоторых общих производственных делах, сколько на повседневной взаимопомощи и поддержке в трудных обстоятельствах. Вследствие природных условий в Исландии не могла, разумеется, сложиться даже такая «расплывчатая» соседская община, как в Норвегии и Швеции. Однако в областных законах часто фигурирует тинг сотни, который в сагах практически не отражен и который являлся аналогом общинного схода. Так, согласно большинству областных законов Швеции отдача земли в залог оформлялась на тинге сотни, а в некоторых областях — после введения христианства — даже на собрании прихода. Там же, на местных тингах, оглашалось освобождение рабов. Очевидно, что здесь мы имеем дело с наследием местных тингов как правовой организации, где разбирательством дел занимались соседи. Что касается суда четверти, то он в сагах фигурирует неоднократно.