— Теперь тут решаю я, — в тихом голосе Отто послышалось предостережение. — Им надо привыкать к тебе. Ведь ты — моя невеста.

Его не смутил тот факт, что Герти впервые услышала от него о предложении, которое Отто даже сейчас не удосужился сделать, хотя свидетели присутствовали.

— Объявим помолвку за завтраком. Пошли, — скомандовал он.

Герти понурилась и вынуждена была последовать за графом.

«А Илла-то с каким заискиванием смотрит. Интересно, надолго ли это преклонение?»

Она вошла в трапезную, где собралась вся семья. Одиль промолчала, и Герти заметила огромные мешки у неё под глазами. Мирабелла надула губы. Эрментруд удивилась, и ещё больше открыла рот, когда Отто сказал, что Герти не нуждается в представлении, а он вынужден исправить несправедливость, творящуюся в этом доме. Дедрик смотрел на происходящее исподлобья. Он ковырял кашу ложкой для вида, будто ждал чего-то или выжидал удобный момент. И наконец, Ламмерт. На него Герти до последнего опасалась смотреть. Но как было не смотреть, если он единственный учтиво её поприветствовал?

— Доброе утро, графиня. Как спалось? — глаза у него были красными, лицо припухшее, а сами слова показались издёвкой.

— Доброе утро. Неплохо, — ответила Герти только ради приличия.

— Кое-кто уже знает, а всем не ведающим сообщаю: Гертруда скоро станет моей женой, — Отто отправил в рот огромную ложку каши, истекающую жёлтым сливочным маслом.

— Брат… Прежде чем ты явишься в храм с уведомлением, позволь поговорить с тобой. Наедине, — Одиль тоже толком не ела, что было странно, поскольку раньше Марта хвалила отменный аппетит госпожи.

Отто тихо рассмеялся:

— Ты опоздала, сестрица. Мой посыльный уже вернулся из вашего Храма.

- И ответ положительный? — светлые бровки Одиль так и взметнулись вверх.

— Конечно, — Отто похлопал себя по бедру, в то место, где на бок свешивался кошель с монетами. — Или ты думала, что в таком деле можно продешевить?

Одиль не ответила. Она растерянно посмотрела на Ламмерта.

А тот молча кинул перчатку.

В Отто.

Точнее, в тарелку с его кашей.

Произошедшее потом Герти не помнила. В памяти Герти сразу после кожаной перчатки в тарелке она уже стояла у перил и боялась смотреть вниз, на двор.

Она слышала, как чавкает снежная каша под ногами дерущихся. Вдыхала ледяной воздух, в котором появились первые снежинки. Редкие и лёгкие они кружились над местом битвы и падали туда, где в любое мгновение могло произойти страшное.

— Объявим, перерыв! — взмолилась Одиль, обращаясь к военачальнику графства Троготу и северным воеводам.

Мать Ламмерта и её дочери стояли внизу, в окружении собственных гвардейцев и северян.

— Это не по правилам, госпожа, — с поклоном ответил Трогот. — Поединок идёт едва пять минут, — он указал пальцем на циферблат дорогущих часов из Тана, которые пару лет назад установили на центральной башне замка.

«Всего пять минут… а кажется, целую вечность,» — руки Герти горели. Под кожей таял лёд, и капли с глухим звуком падали на её шёлковую юбку.

Лязг и скрежет заставили Герти на мгновение взглянуть вниз.

— Аа-а-аа, — устрашающе закричал Ламмерт. Он смотрел на хрипящего Отто сквозь скрещенные мечи и пытался отбросить его огромную тушу, покрытую тяжёлыми повидавшими жизнь доспехами.

— Не могу смотреть…

— Пошли внутрь. Ты замерзла, — шепнул Дедрик, тоже раздетый — никто не успел толком одеться.

— Не могу.

Через секунду закричала Одиль. Герти так и стояла, высоко подняв подбородок, только краем глаз видела, как толпа заволновалась, и многие побежали к эпицентру событий.

Слезы рвались наружу. Стало так невыносимо, что захотелось выпрыгнуть из собственного тела и превратиться… да хоть бы в маленькую снежинку.

Ещё один взгляд вниз — Ламмерт лежал на грязном снегу в алой луже крови и, кажется, ещё дышал.

А она забыла, как дышать. Ноги подкосились.

— Это она! Всё она!!! — осмысленный крик Одиль разрезал воздух и отразился эхом. — Дитя греха! Совратительница! Из-за неё он… Ооооо!

Люди шушукались и недобро поглядывали на Герти, которая не спускалась вниз, потому что еле держалась на ногах.

— Мама права! — Мирабелла стояла прямо и тыкала пальцем в причину всех несчастий. — Ханна-потаскуха разгневала богов! А её бастардиха завела кровосмесительную связь с Ламмертом!

Окружающие охнули и загалдели.

— И боги не выдержали надругательства! Над светлыми заветами! — перекрикивала Мирабелла голос толпы. — Они! Покарали! Нас! Так давайте же…

Подзатыльник Отто заставил сестру подавиться несказанными словами:

— Заткнись, дурища, пока до греха не довела. — И громче добавил, — Северяне не верят в бабьи россказни!

Многочисленные гости с севера одобрительно загудели.

— А злоязыким советую придержать свой яд за зубами. Гертруда скоро станет моей женой. И может быть, вашей новой хозяйкой.

— Да-а-а! — закричали северяне, поднимая кулаки вверх и поддерживая своего ландграфа.

Кажется, Герти тоже расхохоталась, чем заслужила ещё больше полных укора и ненависти взглядов и тихих слов со стороны коренных кёрберцев. Толпа людей перемешалась. Но часть людей громко подбадривала победителя поединка — Отто Отважного. Герти не понимала, чему они радуются, и снова зарыдала, оседая на пол, и вторя Одиль и женщинам замка Кёрбер.

Кто-то подошёл сзади, подхватил её под руки и поднял рывком. Она снова рассмеялась. Гулкая пощёчина горячая и обидная заставила её заткнуться и провалиться в беспамятство.

Ларс отнял ледяные руки от висков Герти.

— Мда… — меж его бровями залегла продольная складка. — И почему я раньше?..

— В вашем присутствии… я никогда не думаю о прошлом, — Герти опустила голову.

— Но это… — он явно указывал на подаренный кулон.

— Ничего не значит. Я очарована вами и без какого-то зова. И мне сейчас очень стыдно, — Герти вздохнула. — Потому что своими действиями я нарушила покой… ваш и господина Кая. Пошла против устройства в вашем замке. И девочки теперь боятся. А Агна…

— Ты не виновата.

— Но я… — Герти всхлипнула.

— Запомни, — Ларс в одно мгновение оказался перед ней на коленях и отнял её ладони от заплаканного лица. — Ты не несёшь ответственности за принятые кем-то решения.

— Но если бы я не…

— Это всё равно бы случилось. Рано или поздно, он добрался бы до неё.

— И вы не осуждаете Кая?

— А ты осуждаешь волка за то, что он режет овец?