А журналист все это время жадно и усиленно строчил, пока Алдус дипломатично не объявил, что все устали, и не выгнал из бара всех, кроме группы, после чего попытался заставить нас с Майком помириться. Но Майка несло, он сыпал новыми оскорблениями, рассказав мне, каким я стал уродом и как выпендриваюсь в свете прожекторов. Я посмотрел на Лиз в надежде, что она снова выступит в мою защиту, но она смотрела лишь на свой стакан. Я тогда повернулся к Фитци, но он лишь покачал головой.

– Уж не думал, что я такое когда скажу, но вам бы, ребята, повзрослеть пора, – и ушел. Я снова с мольбой повернулся к Лиз. Она смотрела на меня с сочувствием, но видно было, что она тоже очень устала.

– Ты, Майк, не к месту психанул, – резко сказала она, но потом повернулась ко мне и покачала головой. – Но ты, Адам, его послушай. Попробуй посмотреть на ситуацию его глазами. Да хоть кого-нибудь из нас. Кому такое понравится, особенно после того, как ты от нас отдалился? Я понимаю, почему тебе пришлось это сделать, но нам-то от этого не легче.

Они все, все восстали против меня. Я вскинул руки, сдаваясь. Выбежал из бара, мне, как ни странно, хотелось плакать. В вестибюле я застал Рафаэллу, итальянку, модель, которая с нами тусовалась, – она ждала такси. Увидев меня, девушка улыбнулась. Когда машина приехала, она поманила меня за собой. И я пошел. А на следующий день переселился от остальных в другой отель.

Прошло уже несколько дней с тех пор, как вся история попала на сайт «Роллинг Стоунз» и в таблоиды. Компания звукозаписи распсиховалась, как и промоутеры нашего турне, и все взялись описывать каждый круг ада, который нас ждет, если мы не выполним контрактные обязательства. Алдус отыскал профессионального посредника, которая пыталась отдельно беседовать со мной и с Майком. Но от нее не было никакого толка. Ее гениальный план, которого мы придерживаемся и до сих пор, Фитци обозвал «разводом». До конца турне мы с группой должны были жить в разных отелях. Пиарщики решили, что и интервью мы с Майком будем давать по-отдельности, так что я с тех пор общаюсь с журналистами один на один. Да уж, эти перемены нам очень помогли!

Когда мы из того тура вернулись, я чуть не ушел из группы. Переехал от Фитци, с которым мы вместе жили в Портленде. Я их избегал. Я злился и в то же время стыдился. Уж не знаю как, но я абсолютно однозначно все испортил. Я вполне мог закончить все на том этапе, но однажды ко мне зашла Лиз и попросила отдышаться несколько месяцев и посмотреть, как изменится самочувствие.

– У любого же крыша съедет после пары таких лет, как у нас, а в особенности у тебя, – сказала она. Больше мы ситуацию с Мией не обсуждали. – Я сейчас не прошу тебя что-либо делать. Я наоборот прошу ничего не делать и просто подождать несколько месяцев.

Тут нам начали выдавать всякие награды за наш диск, я повстречал Брен и переехал в Лос-Анджелес, в общем, меня засосало еще на один раунд.

Брен единственная знает, что я после прошлого турне был просто на грани и насколько я боюсь предстоящего. «Избавься от них», – вот какое решение она мне предложила. Она считает, что меня мучает вина, связанная с моим скромным прошлым, которая мешает мне заняться сольной карьерой. «Слушай, я все прекрасно понимаю. Тебе трудно признать, что ты заслужил такую популярность, но это так. Ты пишешь все песни и почти всю музыку, поэтому и внимание все достается тебе, – говорит она. – Ты – талантливый! А не просто красавчик. В киноиндустрии ты бы стоил двадцать миллионов баксов, а их бы взяли только на второстепенные роли, а вы в данной ситуации делите все поровну. Они тебе не нужны. Особенно с учетом того, сколько они тебе парят».

Но дело не в деньгах. Никогда они не были самым главным. К тому жесольная карьера – не лучший выход. Это все равно что из огня да в полымя. И концертов не отменит, а от мысли о них мне чисто физически становится дурно.

«А чего ты доктору Вайсблут не позвонишь? – спросила Брен по телефону из Торонто, где заканчивала работу над своим последним фильмом. Вайсблут – это психофармацевт, с которым меня свела наша студия звукозаписи несколько месяцев назад. – Может, он пропишет что посильнее. А когда вернетесь, нам надо будет засесть с Брук и всерьез поговорить о твоей сольной карьере. Но это турне ты просто обязан вытерпеть, иначе поплатишься репутацией».

Есть вещи и подороже, чем репутация, а? Так я подумал. Но не сказал. Вместо этого я позвонил Вайсблуту, он выписал мне новые рецепты, и я постарался набраться мужества перед турне. По-моему, Брен понимает, и я сам понимаю, и остальные все понимают, что, несмотря на репутацию «плохого мальчика», Адам Уайлд делает все, что ему скажут.

Теперь у меня вместо сердца свинец —

Врачи говорят вырезать опасно,

Говорят, лучше оставить как есть,

Да и плоть вокруг нарастает обратно…

Редкая удача, чудо, да и только.

Хотя как же я пройду

через охрану аэропорта?

«Пуля»

«Косвенный ущерб», трек № 12

Куда мы идем дальше, Мия не сообщает. Говорит, что раз уж это прогулка по тайным местам, то она будет держать все в секрете. Она выводит меня из автовокзала, и мы спускаемся в лабиринт подземных тоннелей.

Я следую за ней, хотя не люблю секреты и считаю, что сейчас их у Мии от меня и так более чем достаточно, и даже несмотря на то, что метро – предел всех моих фобий. Замкнутое пространство. Куча народу. Бежать некуда. Я попытался ей об этом сказать, а она повторила то, что я недавно сказал в боулинге насчет контекста.

– Кто рассчитывает увидеть Адама Уайлда в метро в три часа ночи? Да еще и без свиты? – Мия шутливо улыбается. – К тому же там в такое время наверняка никого нет. Я в Нью-Йорке всегда езжу на метро.

Когда мы оказываемся на станции «Таймс-Сквер», там народу как в пять часов вечера буднего дня. У меня срабатывает внутренняя сигнализация. Когда мы выходим на платформу, на которой стоит целая толпа, мне становится еще хуже. Я напрягаюсь и начинаю пятиться к колонне. Мия выразительно смотрит на меня.

– Это неудачная идея, – бормочу я, но мою попытку высказать свои опасения заглушает рев поезда.

– По ночам они не очень часто ходят, наверное, они тут просто ждали какое-то время! – Мия старается перекричать этот грохот. – Теперь он приехал, все нормально.

Но когда мы садимся, становится ясно, что Мия ошиблась. В вагоне тоже полно народу. Пьяного.

У меня все тело зудит под их взглядами. Таблетки у меня кончились, надо хоть покурить. Сейчас же. Я лезу за пачкой.

– В поезде нельзя курить, – шепчет Мия.

– Но мне надо.

– Это незаконно.

– Пофиг, – если меня арестуют, хоть в камере я буду в безопасности.

Она вдруг взрывается.

– Ты же не хотел привлекать к себе внимание, тебе не кажется, что это будет противоречить цели? – И тащит меня в угол. – Все нормально, – мурлыкает Мия, и я уже жду, что она поцелует меня в шею, как бывало раньше, когда я чересчур напрягался. – Переждем здесь. Если на «Тридцать четвертой» лучше не станет, выйдем.