Алиса вздохнула. Пожалуй, тут она перегнула палку. Искренне и во весь рот улыбнуться по чьей-то просьбе не каждый человек может, а она требует этого от смерти. Придется как-нибудь хорошо его рассмешить, подумалось ей. Будем стараться.

— Ну ладно, это сложно, — сказала она вслух. — Или вот смотри… Я тебя спрашиваю о тебе… Ты мне что отвечаешь? Ничего.

— Когда есть что ответить — отвечаю.

«Кремень! Непробиваемый! Почти безнадежен…» — подумала Алиса. Но тут же одернула себя. Вообще-то он только неделю живет в одном доме с человеком. Причем большую часть времени они не видятся.

— А вот не отвечаешь! Хоть я уверена, есть что ответить! Например… вот… что ты делаешь в свободное время?

— С тобой провожу.

Алисе стало казаться, что он просто издевается.

— А когда меня не было?! Ты, что не понимаешь, о чем я?! Доминик, я это имею в виду…

Он помолчал, катая языком во рту, видимо, раздумывал. Потом медленно ответил:

— Я читаю. Смотрю фильмы. Смотрю на сад. Играю с Гансом. Тренируюсь.

О… ну уже что-то! Алиса хотела зацепить его вопросом про любимые книги, но тут выявилось нечто поинтереснее.

— Тренируешься? — удивилась она. — Что ты имеешь в виду?

— Поддерживаю физическую форму, — улыбнулся он — на этот раз почти не криво и вполне искренне. И добавил с ноткой лукавства. — Хочешь покажу?

— Конечно! … Если это не нечто ужасное… — добавила она, подумав, что «тренировка» смерти может быть чем-то опасным.

— Не ужасное, — бросил Доминик с такой же «почти не кривой» улыбкой. Встал и … сбросил с себя черный плащ, остался в черных облегающих брюках, армейских «берцах» и с обнаженным торсом.

«Хорош ведь!» — пронеслось у Алисы.

Он поднял руку, и коса, прислоненная к дивану, сама собой скользнула в его ладонь, завертел ею, меняя позы, переставляя ноги, даже подпрыгивая. Не хуже монаха из Шаолиньского монастыря.

Алиса смотрела в немом изумлении. Потрясающе красиво!

И вообще… это уже слишком: высокий, сильный, смуглый со своим необычным оружием, превратившимся в смертельных вихрь, он был великолепен. Слишком ведь для девушки, которая заперта с ним наедине в отдельном микромире!

— Потрясающе! — искренне сказала она, когда вихрь пошел на спад. Он не был человеком, поэтому Алиса не увидела на мускулистом торсе капель пота, черные волосы не прилипли ко лбу, но дышал чуть чаще обычного. И…улыбался ей. Не во весь рот, но куда более открыто. И явно был доволен произведенным эффектом.

Он снова развалился на диване, а Алиса задумчиво молчала.

— А читаешь что? — наконец спросила она. Разговор в кой-то веки клеился, нельзя было упустить эту нить… — Только прошу тебя, Доминик, не отвечай «книги»! Это и так понятно!

— Почти все, что вы пишите. Все популярное. Нужно понимать ваши тенденции.

— Ну а что тебе нравится? — уточнила Алиса.

— Разное. Например… Мне нравилось то, что писали в начале и середине прошлого века. Книги Хемингуэя, Ирвина Шоу, Кронина. Они точные. О вашей жизни и страдании.

— А фантастику не любишь? — улыбнулась Алиса.

— Не очень.

— Ну, видишь, Доминик! Ты ведь… можешь! — Алисе захотелось хлопать в ладоши от радости. — Или вот, скажи у тебя есть друзья, вы общаетесь друг с другом?

— Коллеги. Иногда. По делу.

«Ну вот опять… Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…» — вспомнилась фраза, которую нередко произносила бабушка.

— А люди… Может, ты дружил с кем-то из людей?

Доминик задумался. Потом произнес, словно рассуждая:

— Две сотни лет назад был один ученый. Из посвященных. Такие есть — те, кто знает, как устроено все. Знает о нас, например. Я приходил к нему иногда. Поговорить. Мне нравилось с ним разговаривать. И он меня не боялся. Наверно… мы были друзьями.

— А что было потом?

— Потом он умер. Он не был моим клиентом. Просто умер.

В голосе Доминика не звучало грусти, а вот Алисе стало немного тоскливо.

Что за безрадостная жизнь у него? Друг с другом они почти не общаются. По крайней мере не смотрят вместе кино, не играют в футбол, не пьют пиво, не ездят на природу, не собираются за праздничным столом… А единственный «друг» умер два столетия назад. Захотелось погладить его по руке. Такой вот сильный, необычный, отмороженный и одинокий смерть. Несчастный вообще-то.

Даже можно понять, что ему захотелось развеять это непередаваемое одиночество, завести себе «компаньонку».

— Пойдем, — Алиса встала. — Я котлеты пожарила и сделала салат. А потом можем вместе посмотреть кино. Что тебе нравится? И… да, если ты не скажешь мне сам впечатления о котлетах, то я…

Доминик вопросительно поднял брови, демонстрируя желание узнать, что именно она сделает в этом случае.

Алиса махнула рукой:

— Спрошу у тебя сама! Но, пожалуйста, не доводи меня до этого!

Спустя месяц…

Доминик сидел за компьютером в библиотеке и просматривал последние страницы книги «Хроника наших дней»[1] французского автора семнадцатого века, которую Алиса взялась переводить. Иногда что-то исправлял, быстро и собранно — сильные смуглые пальцы просто летали по клавишам.

Французский Алиса знала прекрасно, но язык семнадцатого века отличался от современного, и помощь Доминика была очень кстати.

Алиса же, подперев голову рукой, сидела за столиком и задумчиво смотрела на него.

За прошедший месяц Доминик действительно изменился. Да и она, наверно, тоже… Ее меньше пугала его убийственная работа, даже почти не вызывала возмущения. «Кто-то должен это делать», — вспоминались его слова. Видимо, так нужно. Просто не расспрашивала его о делах днем, чтобы не думать об унесенных им жизнях. Если не циклиться на этом, можно даже забыть, что он не человек.

Он же… Вроде бы остался тем-же, но что-то неуловимо изменилось. Научился немного говорить о себе. Иногда задавал ей вопросы. И этому Алиса тоже учила его целенаправленно.

«Вот ты никогда ни о чем меня не спрашиваешь, если не по делу. Тебе не интересно обо мне?» — вспомнились ей собственные фразы, произнесенные недели три назад. «Очень интересно», — последовал лаконичный, четкий и странно-трогательный ответ. «Но тогда, почему не задаешь вопросов?!»… «Что ты хочешь мне рассказать?». Уфф, да уж. Это было не легко. Процесс очеловечивания смерти — это вам не овсянку сварить! «Нет, Дом, не так! Что ты хочешь узнать обо мне?!». «Все. Поэтому не спрашиваю». «Но, если не будешь спрашивать, то и не узнаешь! Ну давай, спроси, что — нибудь…».

Он научился. Он вообще быстро и хорошо учился…

А еще у него было замечательное свойство — он не обижался. Даже, когда Алиса видела в его глазах боль и странное ожидание, обиды не замечала. Это была чистая боль, без примеси осуждения. От этого у Алисы появилось потрясающее ощущение надежности и свободы. Примерно неделю назад она обнаружила, что чувствует себя с ним свободно, самой собой, что ей не нужно бояться сказать что-нибудь не так, не нужно подбирать слова. Если она что-то ляпнет — он просто исправит ее и ответит по существу.