Это очень интересная история.

Как-то раз наши разведчики привели в штаб немца.

— Искал партизан, — доложил один из разведчиков.

Я думал, что увижу какого-нибудь румына или чеха, поодиночке и группами переходивших на нашу сторону, и крайне был удивлен, когда узнал, что передо мною стоит немец, да к тому же и не военный.

— Гросскомиссар? — спросил он, вопросительно глядя на меня.

Когда же ему подтвердили, что я действительно здесь старший, немец критически осмотрел меня с ног до головы. Сперва в глазах его я прочитал удивление, а затем — удовольствие. Я в свою очередь в это время тоже рассматривал перебежчика, желая по первому впечатлению определить, что это за птица и зачем она залетела в наши края.

Немец был ничем не примечателен. В обыкновенном штатском костюме с заплатками на локтях и с плащом на руке, он напоминал кассира или бухгалтера банка. Лицо подвижное, но какое-то серое, землистого цвета, как у человека, недоедавшего и не видавшего долго солнца.

«Черт его знает, может быть, у него язва желудка, или он так позеленел оттого, что гестапо послало его прямо в руки партизан».

Только глаза у него были добрые, проникновенные. Не хотелось верить, что человек с такими глазами мог быть шпионом.

Зашли в штаб. Разговор происходил в присутствии комиссара и двух или трех командиров.

— Антон Герайс, — назвал себя пленный.

До этого наши разведчики успели мне коротко рассказать, как они встретились с ним. С видом человека, якобы совершающего прогулку, этот немец вышел за город, побрел полем, добрался до леса и, громко насвистывая и постукивая палкой по деревьям, углубился в чащу. Здесь его партизаны и схватили.

Он совсем не испугался, наоборот, улыбаясь, спросил:

— Партизаны?

— Разве не видишь? Ты кто?

— Я немец. Ведите меня к вашему командиру.

Антон Герайс нам рассказал о себе. В Россию он попал недавно. Его прислали в один из «гебитов» представителем немецкой табачной фирмы, как агронома-табаковода, с заданием обеспечить фирму сырьем. До этого Антон Герайс с момента прихода к власти Гитлера сидел в немецком концлагере за сочувствие коммунистам.

— О, если бы они знали правду! — воскликнул взволнованный Герайс, и на его землистых щеках выступили нездоровые, пунцовые пятна. — Я не только сочувствовал коммунистам, я и сам коммунист, — гордо заявил он и обвел нас всех взглядом, вероятно для того, чтобы убедиться, поверили мы его словам или нет. Но, не прочитав на наших лицах доверия, он сбросил с себя пиджак, долго прощупывал его швы, затем попросил нож.

Мы с интересом следили за ним. Вскоре шов был распорот, и Герайс извлек какой-то листок, который передал мне.

Это был партийный билет. Вернее, первая страничка партийного билета. Там значилось: Антон Герайс, рождения 1907 года, член Коммунистической партии Германии с 1930 года.

— Подпись самого Эрнста Тельмана, — не без гордости заявил Антон.

Что это подлинный партбилет, сомнений не было. И в подписи легко можно разобрать слово «Тельман». Но в руках ли он настоящего Герайса?

Пока Герайс рассказывал о концлагере, о фашистском разгуле, я думал о своем: «Вот попробуй и разберись тут, кто сидит перед тобой: друг или опытный мастер шпионажа?»

До сих пор мы в немцах видели только врагов. И у нас был твердый закон — убивать всякого, кто назывался немцем. Да и ни разу ни одного доброжелателя среди немцев нам не встретилось, хотя в бою частенько их приходилось брать в плен. Пока не возьмешь в плен, стреляет как остервенелый, а чуть сцапали — прикидывается невинным ягненком.

Раздумывая об этом, я смотрел на Антона Герайса. Нет, он совсем не похож на своих земляков.

Невольно прислушался к его словам.

— Гитлер никогда не победит. Фашизм выдыхается. Войска уже лишены того воинственного духа, который был у них в начале войны. Мы — немецкие коммунисты— прекрасно знали, что так и будет. Мой старший брат Курт Герайс тоже коммунист. Секретарь организации. Он рассказал мне перед отъездом сюда о той работе, которую ведут в Германии уцелевшие коммунисты и настоящие демократы. Трезвые немцы понимают всю обреченность авантюры Гитлера.

— Почему же они тогда молчат, помогают этой авантюре? — угрюмо спросил у Герайса комиссар.

Тот, должно быть не заметив холодности тона комиссара, оживленно ответил:

— О, Гитлер — бестия! Он действует по принципу: десятерым отсечь головы, если есть подозрение, что хотя бы один или даже полнемца настроены оппозиционно. Для подпольщиков условия работы невыносимые. Но среди немцев есть то здоровое ядро, из которого прорастет и даже уже прорастает будущая демократическая Германия. Многие из этих людей в тюрьмах и концлагерях, но они и там ведут работу.

Мы переглянулись. Комиссар уже более миролюбиво спросил у Герайса:

— А как же вас выпустили из концлагеря?

Герайс, не задумываясь, с прежним спокойствием и уверенностью ответил:

— О, это просто случай. Случай, связанный с поражениями Гитлера на фронте. В армию берут стариков и калек. Все чаще пересматривают и заключенных в концлагерях. Я был всего лишь заподозрен в принадлежности к компартии, и они сочли возможным послать меня сюда в качестве агронома. А мой предшественник пошел на фронт. Это прежде всего говорит о том, что людские и материальные резервы Гитлера иссякают.

У нас постепенно начало появляться чувство доверия к пленному.

— С какой целью вы пришли к нам? — спросил я.

Он удивленно посмотрел на меня, едва заметно пожав плечами.

— Фашизм — наш общий враг. Я пришел, чтобы вместе бороться против него. Таков приказ нашей партийной организации.

— Где вы получили этот приказ?

— Когда отъезжал на Украину. На прощанье брат мне сказал: «Антон! Свяжись с русскими коммунистами и действуй с ними сообща. Таков приказ комитета». А для меня приказ партии — закон.

— Ну и что вы намерены делать?

— Вам виднее. Что поручите.

Наша беседа затянулась. Герайс много рассказывал о гитлеровских приспешниках.

Особенно насмешил нас всех, когда рассказывал о Геббельсе. Он мастерски его передразнивал: растянет рот до самых ушей, вытаращит глаза, — и пред тобой