– Почему ты не поднимал трубку? Я испугалась за тебя.

– Не слышал звонков.

Так мне и надо. Неприятно такое слушать? Глупая я, ведь для человека, лишенного в силу возраста привычной деятельности, и разговоры по телефону – жизнь. Бездеятельность для него была невыносима.

…В воскресенье, во второй половине дня, настроение у меня меняется. Появляются какая-то раздражительность и тоска. Вечером я уезжаю. НЕ МОГУ ПРИВЫКНУТЬ к этим отъездам. Тяжело всякий раз смотреть в глаза Донатаса и уходить. Долго прощаемся.

Выхожу из дома на улицу. Донатас с балкона машет мне рукой. По оврагу перехожу на соседнюю улицу. Оглядываюсь на окна его квартиры. И пешком, через Белый мост, добираюсь до автовокзала. Около одиннадцати ночи я уже в своей стране. До отправления поезда остается пять часов. Сижу на вокзале. Еще три часа в пути. Утром я на работе.

«…Прощались окна, желтый свет тревожил, перемещались тени фонарей, и под асфальтом, задыхаясь, кожей Земля дышала, было трудно ей. Дожди смывали пыль с балконов, крыш, блестел поток воды, машины мчались. Я оглянулась, где ты там стоишь? А на столе стакан неполный с чаем».

…Постепенно в моей жизни установился иной порядок. Методические объединения, совещания в школе, если они проходили во второй половине недели, приходилось пропускать. Не хватало времени на исследовательскую деятельность с учениками по моему предмету, возникли трудности с классным руководством по той же самой причине… Два раза я опоздала на работу из-за задержки автобуса на границе… Я понимала, что в конечном итоге потеряю работу.

…Ну, наконец-то выбралась к внуку. У нас торжество. Есть такой обычай. Называется ответки. Навещают маленького ребенка, дарят ему подарки. Вот так, малыш, у тебя уже есть свои праздники. Когда-нибудь расскажем тебе, каким ты был в этот день. А лучше всего сделают это фотографии: с папой и мамой, с бабушками и дедом.

Улыбаемся. Снимок. Максим такой счастливый. И никто не знает того, что впереди. Куда все это уходит, в какие миры? Наши мысли, переживания.

Снова в Вильнюсе. Я дышу городом. Впитываю в себя его краски, звуки, мелодию ночных шепотов, перламутровый дождь, перемешанный с серебристым снегом. Я воспринимаю этот город как единственное на земле место, где соединились воедино мечты и жизнь.

Донатас не спит. Он только что позвонил мне. И дверь квартиры, как всегда, не закрыта… и на столике у кровати, в посылочном конверте лежит газета Союза кинематографистов – «Новости», которую Донатасу регулярно, раз в месяц высылают из редакции… и на конверте его рукой написано: «Оле! Ольге Николаевне»… а у меня в рюкзаке домашние заготовки и журнал со статьей об актере Юрии Соломине… и сегодня у меня день рождения. Постарела на год, и хорошо. Самые счастливые люди те, кто доживает до старости в окружении заботливых детей и внуков. Дожить бы.

Мы посидели за накрытым на скорую руку столом. Донатас сфотографировал меня. Не сон ли все это?

…Утром я сходила за газетами к почтовому ящику. В нем, кроме газет, было два письма. Одно из Москвы, другое из Беларуси, из какого города, не запомнила. Донатас прочитал их и положил на стол.

– Секретная информация? – спросила я.

– Люди пишут. Можешь прочитать.

В одном из писем женщина обращалась к Донатасу с просьбой написать несколько слов поддержки для ее неизлечимо больной подруги. Мне это не показалось странным. Я вспомнила свои ожидания. Значит, для человека важно получить от него письмо.

– Ты ответишь?

– Подпишу фотографию с автографом.

– Я сегодня же отправлю.

– Я много времени прожил в Москве. Для меня Москва – не город, а люди. Жил как обычный человек. Работал, снимался. Я мог общаться со многими известными режиссерами, актерами, критиками. На «Мосфильме» ставились картины мирового уровня. Хотя, сказать по справедливости, и на периферийных киностудиях создавались высокохудожественные произведения. Тот же фильм «Никто не хотел умирать». Многие актеры из Литвы тогда были востребованы в России.

Каждый лист бумаги с записями, каждая вещь в его доме «могли бы рассказать» свою собственную историю. Как вот это фото, хранящееся в книжном шкафу, рядом с семейными и несемейными фотографиями. В простенке библиотеки филологов Рижского университета за занавеской обнаружили наклеенные на всю стену, вырезанные из газет и журналов 70-х годов снимки Донатаса. Женщина, которой они принадлежали, умерла. После ее смерти, пораженные открывшейся им тайной влюбленности, ее коллеги переслали ему фотографию этих снимков.

– Что случилось? – спросил Донатас. – У тебя такое выражение лица.

– Грустная история. Инара – красивое имя. Какая она была? Человек, окруженный вниманием и заботой, не будет парить в облаках и жить в своем выдуманном мире. Я ее понимаю.

…Сегодня суббота. О своем отъезде домой в воскресенье я стараюсь не думать. В прихожей вкручиваю новую лампочку на место перегоревшей, готовлю завтрак, завтракаем… После завтрака Донатас уходит в кабинет читать газеты, а я отправляюсь в фотоателье, чтобы купить альбомы и распечатать с его фотоаппарата фотографии. На улице пасмурно. О том, чтобы пойти на прогулку, и речи быть не может. У меня идея – займемся альбомом-заготовкой для журналистов. Поскольку журналисты во время интервью интересовались его фотографиями, Донатасу приходилось отвлекаться от беседы: доставать разные фотоальбомы и тратить время на поиски нужных фотографий. В альбоме последовательно, по этапам его жизни и творчества расположили фотоснимки. Удобно. Хотя, если посмотреть с другой стороны, появляется хрестоматийность.

– Какой фильм для тебя незабываем как для зрителя?

– «Земляничная поляна» Бергмана. Мне его кто-то из коллег в театре посоветовал посмотреть. Воспоминания человека о своем прошлом – это как возвращение к себе. Фильм СТАЛ ДЛЯ МЕНЯ ОТКРОВЕНИЕМ… Отсутствие штампов, жизненность, глубина…

У Донатаса была книга сценариев Ингмара Бергмана, и он разрешил мне как-то взять книгу в дорогу. Я прочитала ее, а фильм посмотрела после прочтения сценария… Вспомнились свои «земляничные поляны».

«…Странное, торжественное чувство охватило меня, словно настал решающий день моей жизни… Покой летнего утра. Тихий залив. Блистательный птичий концерт в листве. Старый уснувший дом. Пахучая яблоня, слегка изогнувшись, дающая опору моей бедной спине. Земляничная поляна… Я не мог бы сказать, как это случилось, но ощутимая реальность дня отступила перед созданиями воображения. Не знаю даже, сон ли это был, или с такой живой силой поднялись со дна памяти воспоминания».

Творчество Бергмана, Тарковского – путь к тайнам и откровениям жизни. «Седьмая печать», «Страсть», «Персона», «Шепоты и крики», «Ностальгия», «Жертвоприношение».

Жизнь… смерть… пустота… боль… отчаяние… одиночество… надежда…

Нас семь миллиардов на земле. Человечество. Материки, острова. Океаны, моря, реки, озера. Леса, степи, пустыни. Дожди и ветра, жара и холод. Весна, лето, осень, зима и снова весна. Утро, вечер, день, ночь. Покой и движение. Тишина и крик. Страх, мужество. Счастье, горе. Рождение и уход. Вместе, врозь. Здесь, там. Тогда и сейчас. Трагическое мироощущение сегодня не покидает нас. Что ждет наших детей, внуков, последующие поколения лет через сто, двести? Бойся, бойся: космической катастрофы, мирового правительства и мировой войны, терроризма, глобального потепления и нового всемирного потопа… Куда бежать? В будущее, как мистер Мак-Кинли? Живем сегодняшним днем, а там что суждено, то и будет. Живы наши страхи, и потому мистер Мак-Кинли и сегодня не забыт. И свидетельство тому заданный зрительницей Донатасу вопрос из того же интервью Би-би-си: «Если вам не сложно, ответьте, пожалуйста: когда вы работали над этой ролью, у вас было какое-то предчувствие грядущих событий?» Каких событий? Тех же, что и в финале этой, может быть, пророческой истории.