– Ну так как? – повторила я свой вопрос. – Что с этим чертовым роялем?

Самозванец молчал. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Казалось, он вот-вот заявит: я никуда не пойду.

В бессилии я выбежала из комнаты, спустилась по лестнице вниз, села в гостиной за рояль, открыла крышку и неистово заколотила по клавишам. Это были страшные звуки, диссонирующие и прекрасные, в них передались вся моя ярость и отчаяние, я колотила, пока не начала задыхаться, пока не загудело в ушах и не онемели руки, колотила до полного изнеможения.

Потом я встала, но струны несколько секунд еще продолжали звучать. Хватит. Баста. Пусть пишут в газетах что хотят, плевать. Я больше не желаю видеть этого человека.

– Или вы немедленно покинете этот дом, – закричала я так, чтобы меня услышали наверху. – Или я вызову полицию!

Не дожидаясь ответа, я вернулась в гостиную и только взяла трубку, как снова увидела его. Внутренне я уже была готова к тому, что сейчас на меня набросятся, выхватят телефон, но самозванец по-прежнему стоял в дверях и не двигался, его лицо сохраняло самое невозмутимое выражение.

– Только попробуй! Давай! – крикнул он и дерзко на меня посмотрел. – Но если ты вызовешь полицию, то все потеряешь. Дом, работу, ребенка, всю свою жизнь.

На несколько секунд я засомневалась.

Кто знает, что ему известно.

Я смотрела в его глаза. Целую вечность, еще одну, и еще. Он выдержал мой взгляд.

Нет.

Он блефует.

Я стала набирать номер.

– А может, это и не твоя вина, – сказал он. – Может, полиция тебе даже поверит.

Я снова остановила на нем свой взгляд, на этот раз недоуменный. И как будто почувствовала внутри движение. Что-то высвобождалось, поднималось на поверхность, что-то злое. Я стояла перед дверью. За ней послышался грохот. На долю секунды мои глаза застила чернота, за которой не было уже ничего. Только темнота, черная ночь, дверь, глухой удар, Филипп. И кровь. Кровь на моих руках.

Я с трудом заставила себя открыть глаза, тело мое сделалось невесомым, только бы не упасть в обморок, я боролась изо всех сил и вроде как пребывала пока в сознании.

Что это было?

Из горла вылетел звук, совершенно незнакомый.

Во рту пересохло.

Негодяй разглядывал меня.

Что он хочет?

Я увидела в своей руке телефон.

Увидела, как рука с телефоном опустилась.

Медленно.

Я отложила трубку в сторону.

Осторожно.

Чужак смотрел на меня еще несколько секунд, потом ушел.

Я один. Это хорошо. Я заряжаю свои аккумуляторы. Я перенастраиваюсь. Осознаю, что у меня есть причина находиться здесь. Набираюсь сил. По поводу полиции можно больше не беспокоиться. Эта женщина все поняла. Если мне придется погибнуть, я возьму ее с собой.

Женщина осталась там стоять, за мной не последовала. Я достаю из сумки необходимые принадлежности. Бесшумно открываю дверь и направляюсь к ванной комнате в конце коридора, вхожу, закрываюсь. Встаю у раковины, рассматриваю в зеркале свое лицо.

Говорю: Филипп Петерсен. Волей-неволей начинаю смеяться и сам почти пугаюсь этого звука, ведь я не смеюсь никогда. Точнее, только тогда, когда это служит определенной цели: кого-то успокоить, выразить согласие или сигнал о своей принадлежности к обществу, снять напряжение, и все такое прочее.

Раскладываю предметы по местам, встряхиваю тубу с пеной для бритья. Затем начинаю сбривать бороду, которую отрастил за последние месяцы. Закончив, я разглядываю представшее мне после бритья лицо.

Вернувшись в комнату, которую я занял, начинаю размышлять. До сих пор мои действия были обусловлены поведением этой женщины. Теперь пора мне поступать, а не отступать. Мобильный телефон лежит в сумке. Включаю. Набираю. Долгие гудки. Разъединяюсь. Снова набираю. Ничего. Подавляю чувство разочарования. Я действую. Нажимаю «отбой», укладываю телефон в сумку. Сажусь. Осматриваюсь. Гостевая комната. Светло. Пустовато.

По сути, я не нуждаюсь в той последней информации, которую сейчас жду. Самое главное мне давно известно. Вина написана на лице у этой женщины.

Но я должен знать это точно.

Я казалась себе главной героиней любимой сказки Лео. Чувство такое, будто я во дворце Снежной королевы, где все вокруг изо льда. Стены, мебель, ковры на полу и картины на стенах, даже люди. Меня трясло от холода. Я дрожала, хотя на улице лето в разгаре, залезла под одеяло и пыталась согреться. Закрыла глаза. Заставляла себя заснуть. Ведь теперь ночь. Сегодня мне уже ничего не наладить, хотя мысль эта мучительна. Но что бы ни принес завтрашний день, встретить его я должна хотя бы чуточку успокоившись.

Сон мне попросту необходим, но осознала я это лишь тогда, когда едва не свалилась в обморок.

Понятия не имею, что такое вдруг со мной случилось, что за картинки вспыхнули у меня перед глазами – то ли фильм какой-то, то ли сон.

Нет, сказала я себе. Это не просто сон, и ты прекрасно это знаешь.

Как будто передо мной открылась дверь.

Но я еще не готова в эту дверь войти.

Кроме того, у меня сейчас другие проблемы. Мне следует взять себя в руки. Ведь я отвечаю не только за себя, но и за своего ребенка.

Плохо я делаю, что не веду наблюдение за незнакомцем, но ведь не могу же я следить за ним круглые сутки, с этим уж придется мне согласиться. Ко мне он войти не может, я заперла дверь спальни, да еще прижала ручку стулом. Я забаррикадировалась, со мной ничего не может случиться, он сюда не войдет. Во всяком случае, я пыталась себя в этом убедить.

Кто знает, что он сейчас делает. Спит ли? Строит планы? Говорит по телефону? Размышляет? А может, он смеется? Хохочет-надрывается над наивностью Барбары Петри и беспомощностью Зары Петерсен? Что ему известно? До чего он докопался в нашем с Филиппом прошлом? Известно ли ему что-то такое, чего не знаю я? А хорошо ли я знала своего мужа? А хорошо ли я знаю себя? И снова, и снова: зачем он все это делает? Зачем он выдает себя за моего мужа?

Я слишком взволнована, не могу больше лежать в постели. Все вместе – настоящий абсурд. Нет, надо найти способ его изобличить. Сейчас. Здесь. А не через несколько дней или недель. Опять мне пришло на ум родимое пятно. Встаю, хватаю мобильный телефон, нахожу на дисплее значок камеры. Ой, нет, это идиотизм. Зато меня осенила другая идея, я включила диктофон в мобильнике. Сначала негодяй контролировал себя, по крайней мере, создавалось такое впечатление, но после той выходки он знает, что по его безупречному фасаду пошла трещина. Может, если мне удастся его спровоцировать, он выскажется как-нибудь необдуманно? Я оттащила стул от двери в спальню. Повернула ключ в замке – осторожно, бесшумно. Хотела было и дверь открыть, но вдруг засомневалась. А что если он только того и ждет? А что если он тоже прислушивается?