– Неужели? – переспросил Ван Вейтерен. – Впрочем, это вряд ли имеет большое значение в данной связи. Давайте послушаем его описание неизвестного мужчины. Это, естественно, самое интересное. Сначала Баусен!

– Я беседовал с ним в ту же ночь, – сказал полицмейстер. – Он проснулся по той же причине, что и остальные жильцы дома, хм… – В сторону Банга, который был по-прежнему занят булочками, полетел свирепый взгляд. – И не смог снова заснуть. В половине четвертого он стоял на лестнице в халате и в тапочках и настаивал на том, что хочет дать свидетельские показания…

– Ему девяносто четыре года, – пояснила Беата Мёрк Мюнстеру.

– Так или иначе, – продолжал Баусен, – он утверждает, что наблюдал мужчину, который появился со стороны парка и вошел в подъезд.

– А домофон? – спросил Мюнстер.

– Сломался пару дней назад, – ответил Кропке.

– Стало быть, вошел в подъезд. Он был высокий и стройный, одет в спортивный костюм, темный со светлыми вставками, а в руках держал пакет или тюк… в конце концов он остановился на слове «тюк». Лица свидетель не успел разглядеть, так как оно все время находилось в тени, но у него сложилось впечатление, что у неизвестного были борода и довольно длинные волосы. Итак, прошло около четверти часа, когда этот тип снова вышел и быстрым шагом направился в парк. Вот, пожалуй, и все, но мне потребовалось не менее получаса, чтобы вытянуть из него эти сведения.

– А тюк? – спросил Кропке. – На обратном пути у него не было тюка?

– Этого Мун не помнит. В целом он сомневался по поводу каждой детали, в том числе по поводу даты… но когда мы начали соотносить его слова с тем, что передавали в новостях, то пришли к выводу, что речь все же шла о среде. Ну, и вопрос в том, действительно ли он видел убийцу. Я сильно в этом сомневаюсь.

– Даже если это и был наш Палач, нам все это мало что дает, – проговорил Ван Вейтерен. – Пожалуйста, инспектор Мёрк.

– Ну-у… – протянула Беата Мёрк, посасывая карандаш, – даже не знаю, что сказать. Я разговаривала с ним сегодня утром. Поначалу мне показалось, что он несколько рассеян, но когда мы добрались до главной темы, сознание у старика прояснилось… кажется, так у них обычно бывает? Они лучше помнят отдельные детали, чем целое… У моего отца первые проявления ранней деменции, так что я могу немного сравнивать.

– Да-да, – проговорил Кропке. – И что он тебе рассказал?

– Поначалу то же самое, что и комиссару. Временной интервал совпадает, тюк тоже фигурирует… зато словесный портрет совершенно иной.

– И что же на этот раз? – спросил Мосер.

– На этот раз незнакомец оказался маленьким и плотным… то есть даже толстым. Спортивный костюм остался без изменений, а вот волос он вообще не разглядел, поскольку на незнакомце была вязаная шапка, натянутая на уши.

– Ты напомнила ему о его предыдущих показаниях? – поинтересовался Кропке.

– Да, но он не очень помнит, что он тогда сказал. Все это происходило среди ночи, он был уставший. Да, боюсь, что вы правы, господин комиссар, большой пользы нам от него не будет.

– Что не мешает нам повнимательнее присматриваться к вечерним бегунам с тюками или без оных, – сказал Ван Вейтерен. – Как к высоким, так и к низеньким. Кстати, Мэритц еще не установил момент смерти… посмотрим, когда это произошло – во время программы новостей или нет. Когда речь шла о Симмеле, он определил с точностью до минут, не забудьте об этом!

Разломив зубочистку пополам, он бросил долгий взгляд на пачку сигарет, лежавшую на столе перед Баусеном.

– Хорошо, – проговорил Баусен. – У кого какие соображения? Всем предлагается высказать свое мнение. После обеда обсудим дальнейшие стратегии, а сейчас – без регламента. Ну, что скажете?

Банг рыгнул. Кропке удостоил его взглядом, дающим довольно ясное представление о том, какая жизнь ожидает ассистента, когда эпоха Баусена уйдет в прошлое… конечно, если на его место назначат Кропке. Ван Вейтерен откинулся назад, так что стул под ним затрещал. Мюнстер вздохнул.

– Одно, во всяком случае, ясно, – произнесла инспектор Мёрк. – В том, что касается мотива. Морис Рюме – третья жертва Палача и третий человек, недавно переехавший в Кальбринген. Только не говорите мне, что это ничего не означает.

19

Все началось многообещающе, но через десять минут вошло в привычную колею. Счет 5:1 в пользу комиссара сменился ничьей 6:6, затем последовало 7:10, после чего вернулось к привычному 9:15. В последующих сетах подвижность Мюнстера и точность броска обеспечили ему полную победу. Его резкие удары в угол, перемежающиеся с высокими подачами, заканчивались обычным триумфом. Все было как всегда… возможно, что и комиссар, несколько злоупотреблявший в последние дни сигаретами и вином, был не совсем в форме. После сетов, завершившихся со счетом 6:15, 8:15 и 5:15, он счел, что на сегодня достаточно, и они уступили площадку двум подросткам, которые уже давно сидели и наблюдали за ними с многозначительными ухмылками.

– В этом зале плохое освещение, – проворчал Ван Вейтерен, пока они шли к раздевалке.

– Отвратительное, – согласился Мюнстер.

– И пол неудачный. Ноги все время скользят.

– Именно, – кивнул Мюнстер.

– К тому же тяжело играть ракетками, взятыми напрокат.

– Просто бессмысленно, – сказал Мюнстер.

– Хотя завтра попробуем еще, – решил Ван Вейтерен. – Нам нужно поддерживать себя в форме, чтобы найти разгадку в этом деле.

– Да, наверное, – согласился Мюнстер.

Ресторан отеля был почти пуст, когда они устроились за столиком у окна. Только Крэйкшанк с Мюллером сидели чуть в стороне, на этот раз в компании двух телевизионщиков с шестого канала. Ван Вейтерен поговорил со всеми четырьмя на пресс-конференции двумя часами ранее, и теперь ни один из них не предпринимал попыток нарушить его покой.

– Кажется, местные рестораны скоро дружно обанкротятся, – констатировал Ван Вейтерен, оглядываясь. – У людей плохо с логикой. Последнее убийство произошло дома у жертвы… я имею в виду Рюме.

Мюнстер кивнул.

– Сдается мне, что это очень странная история, – проговорил Ван Вейтерен и от души положил себе салату. – Кстати, у них тут отличная рыба, особенно камбала, если ты любитель.

– Странная – в каком смысле? – вежливо переспросил Мюнстер.

– Черт его знает, – сказал Ван Вейтерен, не переставая жевать. – Просто у меня возникло какое-то предчувствие, а я обычно полагаюсь на свои чувства.

Мюнстер прижался лбом к стеклу, чтобы отражения не мешали смотреть. Море за окном казалось темным и бурным. Уже в первой половине дня погода изменилась, с северо-востока налетели плотные тучи, то и дело начинал лить дождь. Яхты у причала подскакивали на высоких волнах, и у Мюнстера внезапно возникло ощущение, что природа в ярости, что это протест стихии против человеческих дел и поступков… убийц, разгуливающих на свободе, и многого другого.