Я сама себе изумилась, потому что никогда еще не испытывала подобной страсти, внутренней тяги к мужчине. Боюсь, что, силясь взять себя в руки, я слушала его с характерным блеском в глазах. Николас поведал, что регулярно ездит в Австралию, а потом с непостижимо гипнотической улыбкой протянул мне свою визитку. И тут я поняла, что передо мной стоит Мистер Шоколадная Индустрия. Причем не скучного промышленного шоколада и не разменивающегося на союз с другими сладостями – Николас был директором компании по производству самого замечательного шоколада в мире. Я это точно знаю, потому что являюсь страстным любителем шоколада. Именно он был моей первой любовью и верным другом с тех пор, как у меня появились карманные деньги. Я почувствовала себя изможденным рыцарем, наконец увидевшим Святой Грааль. А теперь Николас вежливо просил у меня номер телефона. Клянусь, в этот момент я увидела нимб над его головой.

Какая сногсшибательная комбинация: шоколад, Бельгия, острый ум и сексуальность! Скрипки пели, амуры пускали стрелы, над нашими головами взрывались салюты, а рядом текли шоколадные реки.

В тот момент мы расстались, смешавшись с толпами гуляющих, но потом я мельком видела Николаса, наклонившего голову с прощальной улыбкой и направлявшегося вслед за хозяевами приема к ожидавшему его лимузину.

Через четыре дня курьер принес к моим дверям десять килограммов лучшего бельгийского шоколада, упакованного в прекрасные подарочные коробочки. К нему прилагалась записка от Николаса: «Можно ли мне с тобой связаться? С уважением, Николас». Все очень просто.

Поглотив первые два килограмма за первые двадцать четыре часа, я размышляла над ответом и советовалась с верными подругами. Мы шаг за шагом обсудили мое положение. У меня не было ни малейшего желания вступать в романтические отношения под прицелом камер журналистов, к тому же я должна была проявить максимальную осторожность из уважения к Яну, особенно если речь шла о чем-то мимолетном. Николас был за тридевять земель, на безопасном расстоянии от Австралии и скорее всего ничего обо мне не знал. Почему бы мне не пофлиртовать? Да и вообще, пора уже было заняться чем-нибудь приятным, завести себе хобби, например.

Итак, мы с Николасом начали переписываться, а вскоре в моем доме стали раздаваться телефонные звонки из самых разных стран мира.

В конверте со штампом Токио могла лежать страница из бортового журнала с фотографией пушистых облаков и записанным на ней убористым почерком Николаса оригинальным стихотворением. Он мог позвонить из Буэнос-Айреса, стоя у окна отеля, чтобы описать, как пожилая пара танцует танго на мощеной набережной. Или я могла получить меню парижского ресторанчика с надписью: «Думаю о тебе и о том, что может быть».

Мысли и слова потоками устремлялись между нами в обоих направлениях, и я чувствовала, что они стимулируют интеллектуальную сторону флирта и что я поддаюсь соблазну, оружие которого – моя собственная слабость. Меня покоряли и очаровывали, и я наслаждалась каждой минутой этого не физического, но исключительно чувственного романа.

Николас писал прекрасные, восхитительные, великолепные письма.

Примерно в это время мне предложили принять участие в пилотном телевизионном проекте одной из семейных компаний Руперта Мердока под руководством Мэтта Хэнбури, племянника Руперта, и Джеки Фрэнк, редактора австралийского издания журнала «Мэри Клер». Идея заключалась в том, чтобы перевести некоторые из репортажей для «Мэри Клер» в телевизионный формат. Для первого выпуска «Мэри Клер» выбрала тему о том, как обыкновенные люди оказываются в чрезвычайных ситуациях. Пилотный проект «Мэри Клер» должны были показать на телевизионном фестивале в Каннах под названием «Лав Фест» или «Мипком», и мы рассчитывали, что этот показ станет началом новой крупной идеи слияния печатных изданий, посвященных образу и стилю жизни, и телевидения. Я согласилась участвовать в этом проекте в основном из-за того, что рассчитывала использовать его для привлечения внимания к международной проблеме похищения детей и к тому, как это отражается и на самих детях, и на их семьях.

Дженнифер, продюсер первой части пилота, появилась у меня дома в феврале 1997 года, чтобы снять меня в моем окружении и показать мою работу, связанную с розыском пропавших детей. Она и ее съемочная группа не скрывали своего разочарования, которое я наблюдала в течение двух дней съемок. Оказывается, у Дженнифер сложилось представление обо мне как об этакой спартанке, не увлекающейся украшательством, и она надеялась запечатлеть меня на фоне минималистского интерьера, лаконичного, сдержанного и обставленного в модерновом стиле. Она рассказала мне об этом с нескрываемым удивлением и смехом. Как же она поразилась, увидев, что мое жилище уставлено многочисленными семейными фотографиями, яркими картинами и другими артобъектами. Повсюду стояли свечи, предметы из внушительной коллекции каменных скульптур из Африки и ценные для меня одной вещи.

В результате мы пришли к компромиссу: меня сняли на фоне приглушенного освещения на длинном лестничном пролете в моем доме, одетую в мрачное, но длинное и обтягивающее серое платье, а дальше просто накладывали мой бестелесный голос на нужное изображение. Вторая часть съемок оказалась для меня полной неожиданностью. Не могу ли я слетать в Лондон, чтобы встретиться там с Памелой Грин, оставленной матерью, которой я помогала и которой благодаря этой помощи и моим хорошим связям в Вашингтоне удалось вернуть своих трех детей домой? Меня заверили в том, что поездка будет короткой, всего на два дня, а мистер Мердок предоставит все необходимое финансирование для того, чтобы это время я провела с комфортом, а транспорт был быстрым. Это известие меня обрадовало, потому что путешествие от Мельбурна до Лондона занимало двадцать девять часов или даже больше и было довольно изнурительным мероприятием, особенно если учитывать, что его нужно совершить дважды за два дня.

Правительство Австралии уже рекомендовало мне не перемещаться в Европу над территорией Малайзии, чтобы избежать угрозы ареста и иных дипломатических осложнений, поэтому я уже привыкла пользоваться окружным путем. В Западную Европу я летала через Россию. Итак, после лишенного событий многочасового транзита в аэропорту Гонконга я села в самолет, взлетевший около одиннадцати вечера.

Однако вскоре после взлета в салоне самолета раздался оглушительный скрежет. Пассажиры стали ерзать на своих сиденьях и нервно, но пока молчаливо обмениваться взглядами. Одна из стюардесс ответила на вызов по внутренней линии, затем положила трубку и потуже затянула ремень безопасности.

Затем в динамиках раздался голос капитана. Шасси самолета не желало убираться, и нам предстояло вернуться в Гонконг. Сначала, правда, надо будет сделать круг над океаном, чтобы сбросить излишек топлива.

«Здорово! – подумалось мне. – Я решила не убивать себя, чтобы в один прекрасный день все-таки встретиться со своими детьми, а в результате гибну в авиакатастрофе. Редкостное везенье!» И я машинально сунула руку в карман, чтобы коснуться фотографии Шахиры и Аддина.

Мои мысли прервал внезапный крик: пассажир на соседнем ряду ухитрился запутаться ножничками в волосах в носу. Раскрытая упаковка инструментов для личной гигиены из магазина дьюти-фри лежала рядом на соседнем кресле. Бедолаге ничего не оставалось делать, кроме как вытащить ножницы одним рывком. Я прикрыла рукой лицо, потому что сдержать нервный смех уже не могла. Ну и где обещанные напитки в салоне первого класса, особенно когда они так нужны?