Оруженосец непроизвольно вызвал меч. Хват отчего-то получился скользким.

Шипел костер. Молчали валуны и звезды над ними. Тихо перешептывались волны озера, накатываясь на каменистый пляж.

В городе было несколько парков. В центре – маленькие, со всех сторон окруженные дорогами и жилыми кварталами. Даже не парки, а так, сады, вроде Летнего в Петербурге, только куда меньше.

Самый большой парк разбили на окраине. Одно время он совсем, было, захирел и увял: гипсовые скульптуры с отломанными конечностями, ржавые карусели и включаемое только по праздникам колесо обозрений. Зимой, правда, еще работал каток, а летом пляж и лодочная станция.

Потом в городе сменился мэр и вдруг, неожиданно для всех, начал выполнять предвыборные обещания. В том числе развернул кампанию по благоустройству. Денег в бюджете нашлось не то чтобы много, однако ретивый мэр не унывал. Он заявил по местному телевидению, что в городе живет масса талантливых людей (так и сказал!), и призвал их раскрыть таланты, обещая всяческую моральную поддержку.

Кое-что у мэра получилось. Художникам было разрешено расписывать почти любую свободную от рекламы поверхность. Голых унылых стен имелось предостаточно, и занимали их пока только неприличные надписи и картинки.

Живописцы и графики откликнулись. Разумеется, не все, но достаточно. Гонораров им не платили, зато вешали рядом с художествами дешевую табличку из пластика с именем автора. Так что стены довольно легко заполнялись граффити. Художники оказались падкими до признания, однако нашлись и такие, кто отказывался даже ставить подпись и совершенно бескорыстно нес искусство в массы.

Большой городской парк мэр отдал на откуп скульпторам и самодеятельным ландшафтным дизайнерам. Рядом с каждым креативом тоже устанавливали табличку за казенный счет. Кроме того, подтянулись студенты, которым их творческие выходки засчитывали в качестве дипломных работ.

И место начало преображаться, только не совсем так, как многим хотелось бы. Статую изваять – это все-таки не баллончиком с краской баловаться, материалы нужны, бронза или хотя бы гипс. Парк облюбовали местные авангардисты и принялись воздвигать свои скульптуры из металлолома и строительного мусора. Выходило у них часто неплохо, но… Вечерами гулять здесь почему-то становилось особенно жутко. Везде были разбросаны причудливые конструкции. Некоторые походили на затейливые пыточные механизмы. Другие как будто сбежали с картин Сальвадора Дали, чтобы пожить не на плоскости, а в объеме. Третьи напоминали одряхлевших роботов-трансформеров, у которых сели аккумуляторы. Можно было встретить поставленную на попа часть трактора, гуманоидную фигуру из сетки-рабицы и много чего еще.

Летом все это дополняли разные затейливые клумбы от ландшафтников, но сейчас растения пожелтели, хотя где-то еще даже сохраняли бодрый вид. Однако ночью в парке почти не горели фонари, только у входа. И то правда, зачем тратиться на освещение, если нормальные люди в это время дома сидят? Впрочем, нормальные люди предпочитали заходить сюда пореже, хотя парк не раз и не два снимало телевидение, и даже центральное. По ночам же никто особо не хотел и близко подходить, потому что территория превращалась в обиталище, казалось, всех бродячих собак города. Днем одну-двух можно было редко встретить где-то на окраинных аллеях. Откуда только брались ночью?

Несмотря на жалобы окрестных жителей, власти ничего с собаками поделать не могли. В светлое время псов как бы и не было, а ночью никто дежурить не нанимался. Сторожей те не трогали, да сторожа из своего домика в темноте особо и не выходили.

На это и рассчитывал Ланселот, когда тащил сюда оруженосца: никто посторонний их здесь не увидит, а места для подвига – хоть отбавляй.

Санчо шел с ним неохотно. Ему было стыдно признаться себе, что он боится. Поэтому задавленный страх, упихнутый каблуком поглубже, резвился, как хотел: напоминал о себе то звуками в животе, то некстати проснувшейся чесоткой, то еще каким-нибудь неудобством.

Проинструктированный Ланселотом, Кукушкин уже знал, что оборотни на самом деле не то, что о них думают. По крайней мере, те оборотни, с которыми им предстояло иметь дело. Превращение смертного человека в волка на отрезанной от магии Земле невозможно. Все случаи – это сказки, как с научной, так и с антинаучной точки зрения.

Но случается иное. Время от времени разбросанные по Сфере Миров твари Хаоса прорываются сквозь Мировой Лес и на Землю. Таким, к примеру, был знаменитый Джек Потрошитель. Своими кровавыми ритуалами он пытался открыть канал магической силы. Потрошителя остановил сам Артур, потому того и не нашли, а убийства прекратились.

А еще раньше в наш мир пытались проникнуть несколько Гончих Хаоса. Кто их послал – не известно. Рыцари уничтожили их еще на рубеже Броселианда, но кое-кому все же удалось пройти заслон. Одной из таких Гончих стал легендарный Жеводанский Зверь. До него тоже в конце концов добрались, но Гончие успели зачать потомство. Гены этих… существ распространились среди волков и собак. В обычном состоянии эти гены дремлют, но иногда дают о себе знать. Волков теперь мало, зато бродячих собак куда больше, чем хотелось бы.

Экскалибур чувствует даже малую примесь Хаоса, как лоза в опытных руках чувствует воду глубоко под землей. Ланселот давно уже определил, что к стае в городском парке прибилось несколько потомков Жеводанского Зверя. Потому они и пропадали непонятно куда. Наследственность. Да, они выродились, и теперь с виду это обычные псы. Да, они вряд ли способны убить человека… в одиночку. Ничего не меняет.

Кукушкин собак не любил, но поднимать на них руку, тем более Экскалибур… Видя это, рыцарь перед самым выходом провел разъяснительную работу. Он раскрыл оруженосцу глаза, насколько опасна для человека встреча с таким вот «Шариковым». А если это будет женщина, а если ребенок? Что, никогда не слышал, как нападают на детей бродячие собаки?

Только этим нужен не столько человек, сколько его страх. Хаос, он и есть Хаос, даже в собачьих генах.

А, кроме того, сказал Ланселот, ни одному нормальному живому существу Экскалибур повредить не может. В доказательство рыцарь еще в Броселианде неожиданно вызвал меч и воткнул ученику в грудь. Неглубоко, зато наглядно.

Санчо охнул, глядя на торчащее из него лезвие. Но ничего страшного не произошло. Он почувствовал, как в груди щиплет, и только.

Кукушкин поморщился. Рыцарь извлек лезвие.

– В тебе нет силы Хаоса, – сказал Ланселот. – Даже капли темной магии. В противном случае и небольшая царапина привела бы к смерти.

Сейчас, пока они шли, рыцарь всю дорогу молчал. Памятуя, что Экскалибур лучше зря не «светить», Кукушкин то вызывал оружие, то заставлял исчезнуть. Для него это было все равно что нервно щелкать колесиком зажигалки и тут же гасить зародившийся огонек. Совсем без меча он не мог. Ланселот ничего не говорил, глядя на это.

Когда их окружили железные скульптуры, Санчо и вовсе перестал убирать свою грань метамеча. А потом он услышал глухое рычание и остановился.