— А Стас… Ты помнишь его мальчишкой. Болтливым, веселым, беззаботным. Он мог бы таким остаться, если бы не тот страшный полет. Ты не в состоянии вообразить, каким он стал. Это не бред, это — безумие… Наверное, возможны две вещи. Либо ты совершишь невозможное, какое-то чудо, и разыщешь его. Я не знаю, как ты это сделаешь. Он может скрываться там, где никто и никогда не искал другого человека. Господи, он может лежать в гробу, в склепе, как… как вампир в ожидании жертвы!.. Либо он сам захочет встречи с тобой. Во что я верю еще меньше.

— Похоже, ты пытаешься меня запугать, — нахмурился Кратов.

— Костя, Костя… — Рашида тихонько вздохнула в его руках. — Нас было четверо. Мы думали: это будет рутинный полет, мы вернемся домой и заживем счастливо. А по нам прокатилось нечто тяжелое, ужасное, убийственное. Смяло наши тела, растоптало судьбы. И укатилось дальше, своей непонятной нам дорогой. А мы остались раздавленные. И честно делали вид, будто мы неотличимы от тех, в чей мир возвратились. Пока хватало сил на этот маскарад. Но вот силы иссякли… Одного я не пойму, — голос ее дрожал, в нем слышались и отчаяние, и злость, и зависть. — Отчего мы стали калеками, а ты — невредим?!

— Не знаю, — сказал Кратов. — Не знаю… Наверное, даже для такой силы, как злой рок, я слишком твердый камешек.

— Господи, ты так говоришь и даже не рисуешься! — негодующе вскричала Рашида. — Потому что это чистая правда: тебя нельзя раздавить… Но мы-то нет! Мы оказались сделаны из хрупкого материала! Даже Пазур — отчего, ты думаешь, он умер? От старости?! Ему не было и ста!

— Ты и с ним встречалась?

— Я… провожала его. И бросила горсть земли в его могилу. Стас не пришел. Ты тоже. Тебя никогда не было рядом, когда ты был нужен. Ты не помог никому из нас. Только себе самому. — Рашида внезапно успокоилась и проговорила ровным голосом: — Ладно, и на том спасибо. Может быть, от этого еще будет какая-то польза… этой твоей Галактике. Если бы мы все умерли, перегорели, спятили какой был бы смысл в том нашем полете?

— Ты думаешь, какой-то смысл все же был?

— Без сомнения. Мы просто не увидели его. Или еще не поняли. Быть может — и никогда не поймем. Ты-то хотя бы в состоянии это сделать. И даже стараешься.

— Стараюсь, — сказал Кратов уныло. — Изо всех сил.

— Что это шумит? — спросила Рашида, подняп голову. И, словно вспомнив, сама себе ответила: — Дождь.

— Гроза. Слышишь — громыхает?

— Нет, не слышу, — промурлыкала женщина.

Он осторожно убрал руки с ее плеч и поднялся с колен.

— Куда ты?

— Кажется, мы оставили гравитр открытым. Ничего хорошего не будет, если придется возвращаться в мокрой кабине, на сырых креслах.

— Да пропади они, эти кресла! — возмутилась Рашида.

Кратов подумал.

— Нет, так нельзя, — сказал он как можно более уверенно.

И направился к двери.

— Только посмей сбежать на этот раз! — бросила ему вдогонку Рашида.

«Что было бы очень и очень разумно. — мысленно ответил Кратов, выходя на крыльцо. — Потому что я, кажется, знаю, чем все кончится. А самое-то подлое: кажется, хочу этого…»

Крупные капли дождя, пробившись сквозь хвойный полог, охлаждали его пылающее лицо. Он с огромным нежеланием ступил на скользкую, хлюпающую тропку. Сделал пару шагов.

И остановился.

Во-первых, кабина гравитра была закрыта. То ли Рашида, покидая ее, захлопнула дверцу, то ли неглупая машина сама сообразила и обо всем позаботилась. А во-вторых…

Кто-то был неподалеку. Метрах в десяти, за непроглядной стеной деревьев. Не волк, не медведь, никакой другой лесной зверь, по неосторожности выбредший к пусть необжитому, но все же враждебному людскому месту. Не древний таежный, накликанный старцем Серапионом дух, что вдруг продрал глаза, дабы поглазеть на тех, кто потревожил его сон. Нет… Это был человек (Кратов, сосредоточившись, вслушался), мужчина… и все его эмоции были умышленно и умело приглушены.

То есть, не имей Кратов за плечами двух десятков лет практики и по меньшей мере десятка лет практики повседневной и углубленной, ничего бы он не услышал. Но все это за его плечами было, и в избытке, и он отчетливо воспринимал эмофон пришельца и даже выделял в нем одну доминирующую компоненту.

НЕНАВИСТЬ.

Ежась от заползающих за шиворот ледяных капель пополам с такой же ледяной ненавистью, Кратов расчетливо шагнул с тропинки в сторону. Толстая ветка, трухлявая внутри, влажно хрупнула под его ногой.

На место ненависти пришли растерянность и раздражение. Невидимый гость не хотел уходить. Возможно, ему некуда было идти. Но еще меньше он хотел встретиться здесь с посторонними.

Кратов стиснул зубы и обратил лицо к этой слабой волне противоречивых эмоций.

«Стас… это я… я пришел… я жду…»

Он сделал над собой усилие и изгнал из своих мыслей всякую тень страха и сомнений. Если тот, в десяти метрах за деревьями, способен хотя бы на малую долю того, что умел когда-то… а он должен быть способен, его учили, и такое никогда не забывается невозвратно… то он услышит. И поймет.

«Стас… я жду… мы должны встретиться…»

Источник фона удалялся. Ничего нельзя было поделать. Разве что кинуться вслед, очертя голову, напролом. Даже рискуя подвернуть ногу или как-нибудь иначе повредиться в этой трухлявой топи.

Кратов не сдвинулся с места.

«СТАС!!!»

Пустота, тишина. Лишь слабый шорох последних дождевых капель, что падали с кончиков крыльев уже удалявшейся грозы.

Тот, за деревьями, уходил следом за грозой. Кратов поднес руку к лицу пальцы дрожали, и вся рука была словно из ваты. Из отвратительной, насквозь пропитанной дождевой сыростью, слежавшейся серой ваты.

* * *

Рашида сидела за столом, придвинув поближе мигавший светильник, и читала книгу.

— Что так долго? — спросила она, не поднимая головы. — Я уже подумала…

— Глупости, — проворчал Кратов. — Как я могу бросить тебя одну в этом склепе?

— Разве тебе в новинку? — произнесла Рашида ядовито.

— Гроза кончилась. Гравитр не пострадал. Стас… не пожелал с нами встретиться. — Женщина внимательно глядела на него сквозь упавшие на лицо черные пряди. Как сквозь чадру. — И мы можем возвращаться.

— «Надуты паруса, домой проложен курс. Но в прошлом скрылись дом и берег, нет возврата», — прочла она.

— Что?

— Это к тому, что никто не может вернуться туда, откуда ушел, — терпеливо пояснила Рашида. — Ничего нельзя исправить. Надо продолжать двигаться вперед. В общем, как ты и любишь.

Он приблизился и заглянул ей через плечо:

— «…лишь смутные тени навечно утративших тело грозят нам перстами вослед, и жить и любить нам велят…» А это что? Я не понимаю.