12 июня. В 11 часов утра двинулись на соединение с армией на Харьков, опять через Золочев. Ночью большевики починили путь и четырьмя эшелонами пришли туда, но наши эти эшелоны захватили. Войска ушли обратно. От Золочева одна наша бригада пошла по одну сторону железной дороги, а другая – наш отряд – перешла железнодорожное полотно и пошла по другой стороне, вдоль насыпи. До 6 часов вечера все было благополучно. Мы стали из леска, по ржи, подниматься вдоль железной дороги на гору. На другой стороне увидели нашу другую бригаду, которая шла на соединение с нами. Часть полков была впереди. Вдруг началась канонада. Мы спустились в лощину. Стрельба все больше и больше: снаряды рвутся и спереди, и сзади, и наверху. Идти некуда! Мы остановились, легли все в канаву и ждали. Со стороны железной дороги выехала вторая бригада и пошла на гору. Ее обоз остался на той стороне. Наши же столпились около летучки. Сестрам приказали перебежать под мост и на ту сторону. Но в этот момент обоз двинулся за полками; сестры Васильева, Ходоровская и я вскочили на тачанки-летучки и поехали за ними. Снаряды рвутся кругом! Вижу убитых лошадей! Началась ружейная и пулеметная стрельба! Наши отступают!

Мы остановились на бугре и не знали, что делать. Ранило полковую сестру. Убило врача. Обоз понесся в панике обратно (все обозы на крестьянских телегах с мужиками). Все стремились проскочить под мостом – одни проскакивали, другие цеплялись и не попадали. Мы три поспешили туда пешком. В это время позвали взять раненого. Санитаров не было. Сестра Васильева и я стали тащить его сами. Я вся была залита кровью. Удалось остановить одну повозку, двуколку, и положить или, вернее, бросить его туда. Снова позвали к раненому. Наши двуколки уже ускакали. Я положила раненого на телегу и поехала с ним сама. Сумки со мной не было, и я пока зажала его рану его же рубашкой. Здесь я уже не помню стрельбу, которая все продолжалась. Цепи большевиков были уже видны. Одно мне казалось ясным – это что если мы не будем убиты, то попадемся большевикам. Но телега, на которой я ехала с раненым, проскочила и поехала по полю, которое оказалось болотом. Доехали до широкой глубокой канавы, через которую было устроено подобие моста из валежника и соломы. Кое-кто проскочил по нему, но парный экипаж дивизионного врача свалился в воду. Его там бросили, но лошадей отпрягли. За ним окончательно провалился мост и провалилась наша кухня. Одна лошадь затонула. Проезда нет! Цепи близко! Все двуколки и подводы собрались в кучу. Капитан приказал всем сестрам перебираться на ту сторону и бежать что есть силы. По провалившейся кухне и экипажу мы перебрались и побежали. Осталась только немолодая сестра-бельгийка. Но двуколки не растерялись и пошли в обход, за ними телеги. На болоте они все разъехались в разные стороны. Одна затонула, и ездовой под страшным огнем ускакал на пристяжной. Моя двуколка не утонула благодаря чудному кореннику Орлу, который и вытянул, хотя сам завяз уже глубоко. Четыре двуколки пошли за одним из полков, потеряли его и, после долгих мытарств, через два дня догнали остальных. С ними была и мадам бельгийка. Когда она по болоту шла пешком, ее сбило орудие – ей переломило руку и сильно повредило ногу. Она отделалась еще легко благодаря болоту, в которое она была вдавлена, а на твердом грунте ее могло бы раздавить совсем.

Когда мы, сестры, перебрались через канаву, каждая побежала, как могла, по направлению, куда ушли обозы второй бригады. Я бежала последней, чувствуя, что не догоню. Увидала лошадь с постромками, поймала ее, но не успела сесть, как подбежал наш взводный Стеценко, вскочил на нее и ускакал. Я осталась одна. Обгоняет верхом офицер, обещает задержать подводу. Сели сестры Васильева, Ходоровская, которые были недалеко, и я. Проехали немного, кричат: «Берите раненого». Я соскочила, сестры были рады, так как лошадь уже устала, и уехали. К счастью, подъехала тачанка, я положила казака на нее и села сама. Догнали уходившие обозы. Я кричала, чтобы давали дорогу раненому, нас пропускали, и я наконец соединилась с частью отряда, который выбрался. Стемнело, стрельба окончилась. Подъехал казак и приказал летучке ехать за ним. Ехали недолго, и нас остановили на ночлег. Двуколки встали в круг, обоз сзади нас. Лошадей не отпрягали. Двуколки были переполнены ранеными. Мы легли кучей во ржи и заснули: спали все, даже дневальные. Ходил и дежурил за всех один капитан, Константин Максимович.

Рано утром нас разбудили летящие в нас снаряды от «товарищей». Казаки ночью ушли, куда ехать, мы не знали, а снаряды все летят. Наконец кто-то приказал ехать. Лошади заморены, двуколки многие поломаны, люди едва держатся на ногах; мы большей частью шли пешком, так как все телеги были заполнены ранеными и места на телегах для нас не было.

Ехали почти все время без дорог, иногда по полю в гору, и лошади едва-едва вытягивали. Попали в лес, шли по узкой глинистой дороге, которая была вся в ямах, наполненных водой, и там попали под ружейную стрельбу. Лошади, как могли, пошли рысью, мы бежали рядом. Наконец выехали из леса и поскакали в овраг. Стрельба затихла, но, как только поднялись на гору, опять летят снаряды. Мы крутились, окруженные большевиками, заехали в деревню – стреляют туда.

Так длилось до вечера, когда мы добрались снова до Золочева, перешли опять железную дорогу и встретились со своими отставшими.

Сбоку шел бой, рвались снаряды и слышна была ружейная и пулеметная стрельба. В этом месте мы были спасены, так как вырвались из кольца, которое не надеялись прорвать. Харьков был взят, и отступавшие большевики наткнулись на нас и окружили. Но мы прорвались, и в эту ночь спокойно проспали в деревне Мироновка, где на другой день была дневка.

Сестры некоторые так разнервничались и перепугались, что едва могли работать, а раненых у нас было тридцать один человек. Гораздо позже я получила бумагу о награждении меня медалью святого Георгия. Еще были награждены, не помню, кажется, сестры Ларькова и Гришанович.

15 июня. Выступили к Харькову. На станции Пересечная погрузили всех раненых на поезд. Сопровождать послали меня и четырех санитаров. Отряд пошел к месту стоянки на станцию Куряж.

В Харькове я сдала раненых и пошла искать С. Вл. Данилову, но, к сожалению, не застала ее дома. Вернулась в отряд поздно ночью, страшно усталая после всего пережитого. Хотела успокоиться и отдохнуть. Но мне не дали и сразу же послали в командировку на базу, которая стояла в городе Славянске.

19 июня. Вернулась рано утром, устроилась хорошо с новой сестрой: ходили купаться на реку. Здесь был назначен длинный отдых.

В Куряже простояли до 25 июня, и нас перевели в деревню Огульцы, дальше от Харькова, где казаки начали себя плохо вести. Приехал новый доктор, назначенный старшим врачом. Он всех поднял на ноги, работа закипела. После взятия Харькова Кубанская бригада от нас ушла и пришла 2-я Терская. Начальником дивизии назначен был генерал Агоев (старший), но до его приезда временно командовал его брат, полковник.

2 июля. Дивизия выступила в поход. Взяли с собой только часть отряда и никакого обоза – старший врач, сестра Гришанович, я и еще три санитара, несколько двуколок с ездовыми, за начальника был капитан Константин Максимович. Сказали, что короткий налет: пробудем дня два. Приказали не брать никаких вещей. Остальная часть отряда с обозами перешла в Люботин.