любительском уровне, но дабы впечатлить даму, если что. Современных дам танго не удивить, а испугать. Так что минуэт… Обязательно когда-нибудь предложу даме минуэт, уж больно озорно это звучит. Может этой дамой, которой выпадет честь услышать от меня приглашение на минуэт и будет Екатерина Андреевна, ну когда подрастет еще немного. Не упустить бы…

Я иногда за собой замечал, что, поставив перед собой цель, мог действовать по принципу: вижу цель, не вижу препятствий. И, видимо, уже на уровне подсознания укоренилось, что моя цель — это пока еще слишком молоденькая, но уже симпатичная девушка. Удивило следующее: состоялись два минуэта и мазурка. А вальса так и не было. Я всегда думал, что этот танец будет Павлом Петровичем запрещен, но не сразу. Видимо, наш Богом любимый монарх пока не успел это сделать еще и по той причине, что не так уж и жалуют вальс в высшем свете. Пока. А жаль. Тут бы я мог танцевать и неплохо хоть кружить, хоть и квадратом, или вальсирующей проходкой.

— Сударь, как вам представляется нынешний прием? — долгое стояние в молчании и нахождение рядом побудило, видимо, Алексея Андреевича Аракчеева попробовать завязать светскую беседу.

Его слова прозвучали несколько скомкано и неестественно. Видимо, лесть и угодливость, действительно, — характеристики, недоступные этому человеку. Может сказываться так же и то, что Аракчеев с очень бедной семьи, пусть и дворянского происхождения. Предполагаю, что в бытовом отношении его раннее детство было еще скуднее, чем мое. Вместе с тем, он уже выбился в свет. Впрочем, как и я. Может только Аракчеев на пару чинов выше, но я стремлюсь в скорости получить коллежского советника, которого должны дать после окончания разбора дел в Сенате.

— Признаться, ваше превосходительство, я чувствую себя несколько неуверенно. По мне, так лучше бы я нынче работал в Сенате, где все такое понятное и требует меньшей выдержки, чем светские рауты, — отвечал я, прекрасно осознавая, что примерно похожие эмоции испытывает и мой собеседник.

— Мы представлены друг другу, да и раньше уже встречались, а также я полагаю, что мы в похожем положении. Оттого, если вы не против, я бы предложил обращаться по имени-отчеству, — Аракчеев улыбнулся.

Читал когда-то про него, что выглядел Алексей Андреевич, словно горилла. Такое сравнение предлагали некоторые его современники, явно ущемленные деятельностью Аракчеева. Не соглашусь с подобным категоричным утверждением, однако, красавчиком его тоже не назовешь. Немного непропорционально большая голова, преизрядно оттопыренные уши, глубоко посаженные глаза, между тем, какого-либо отвращения внешность недавно назначенного губернатора Санкт-Петербурга не вызывала. И при дворе имелись более неприглядные личности, особенно в плане полноты. Аракчеев же был подтянут и явно не брезговал физическими упражнениями.

— Я уже наслышан о вас, Михаил Михайлович, и, признаться, вижу ваше блистательное будущее, — сказал Аракчеев, чем поставил меня в неловкое положение.

Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку [Иван Крылов, басня «Кукушка и петух»]. Кстати, эту басню я еще «не написал». Но хвалить Аракчеева приходилось. И ведь не лукавил же, знал о том, что будущее этого человека действительно великое. Быть громоотводом для императора Александра, когда все хорошее — это император, а все плохое — Аракчеев, — это иметь действительную преданность престолу.

Хотелось бы поговорить, посплетничать. Особенно, я промыл бы кости Ростопчину. Он, по сути, сейчас в одном чине с Аракчеевым. Однако, Федор Васильевич ведет себя где-то даже заносчиво. Самостоятельно подходит к Безбородко, который общается с Александром Куракиным, вставляет свои пять копеек, перемещается к Державину, с которым общается Алексей Куракин, что-то пламенно рассказывает статс-секретарю государя Юрию Александровичу Неделинскому-Мелецкому. И так по кругу, словно не замечая нас с Аракчеевым, стоящих в сторонке. Ну, да Бог с ним. Получил чин генерал-адъютанта императора, взлетел, возгордился. Посмотрим, как будет с ним дальше. Павел Петрович такой непостоянный!

— Господа, прошу проследовать всех к столу! Надеюсь, мой повар вас сегодня несколько удивит, — громко, на всю бальную залу дома, сказал Алексей Борисович Куракин.

Мы и проследовали. Как же отказывать хозяину дома? Места, которые были выделены нам с Аракчеевым оказались в конце большого стола. Радовало два обстоятельства. Первое — то, что Растопчин также оказался в конце стола, напротив меня, а второе — это то, что Екатерина Андреевна оказывалась недалеко от меня, через два человека, Аракчеева и ее батюшки. Нельзя сказать, что рассадка за столом — это дань местничеству, отмененному еще в конце XVII века. Между тем, если бы меня посадили рядом с хозяином дома, тем более, неподалеку от канцлера Безбородко, то подобное можно было считать конфузом. Для Безбородко, а для меня «окном возможностей».

Первоначально к столу подали легкие закуски. Среди них особенно я бы выделил канопе. Подобная форма подачи, да и самой закуски в России еще не было. Отсюда деревянные шпажки с сыром, ветчиной и даже с маслиной уже смотрелись несколько необычно. Также к столу были поданы маленькие бутербродики с красной и черной икрой, подали и брускетты с паштетом, были наполнены паштетом из гусиной печени и тарталетки. Куракины хотели удивить, они начали уже это делать.

Холодные закуски нельзя есть, их нужно только отведать. Это значило, что, когда берешь брускетту, то ты должен ее есть с таким видом, будто неделю не вылезаешь из-за стола и пресытился до нельзя. Не в коем случае нельзя показывать, что ты голодный, и акцентировать внимание на отдельном блюде, даже, если оно тебе понравилось.

Следующим блюдом стали порционные рябчики, те самые, что с ананасом и в вине. Особенностью было то, что рябчики были без костей ну и замаринованные ранее в майонезе со специями и чуть сдобрены чесноком. Без ложной скромности, подобное блюдо было моей заслугой, ну, или Владимира Маяковского, так красочно разрекламировавшего буржуйские рябчики с ананасом. Было также мясо по-французски, которое, впрочем, зашло далеко не всем. Вернее иное, оно не зашло только тем, кто его не пробовал. А причина в том, что мясо по-французски сделано на подушке из запеченного картофеля, ну, а потат — пища, вроде как, не совсем барская. Вообще не понятно: если ни крестьяне, ни баре его не едят, то чье оно. Отчего-то так полюбившийся Александру Борисовичу салат «Цезарь» подавался лишь при четвертой смене блюд. Был и суп, вернее, солянка, та, которая сборная. А запивали все новомодным в Европе какао с бисквитами и заварными пирожными. Что касается эклеров, то опять же — это мое. Вот последнее блюдо, десерты, точно оформили фурор. Слоеного теста