себе людей, которых было сложно возвышать в сословном обществе, даже царям. У Петра Великого был Алексашка Меньшиков, не то, что поповский сын, а и вовсе торговец пирожками. Ничего, Светлейшим князем стал.

Так что, кто его знает, кем в итоге могу стать я. Ну а нынче же Сперанский, парень чуть за двадцать лет, служит секретарем Правительствующего Сената. Да и слухи ползут о том, что большую часть работ по наведению порядка в Сенате взял на себя тот самый Михаил Михайлович Сперанский. А еще раскрыта личность таинственного «пиита Надеждина». Так что, да, — я должен быть интересным обществу.

А еще, я уверен, что весь Петербург, или как минимум высший свет, уже в курсе, что я был на аудиенции императора. Так что, на такого зверька всем приглашенным на прием в дом Куракина будет занятно посмотреть.

Это я к тому, что не должен быть слишком лишним на приеме у Куракина. Ну, а остальное все зависит от меня, и Надеждин мне в помощь. Стихи мои многие из собравшихся должны были читать.

Я приехал в дом своего покровителя сразу же после доклада императору. Ехать в Сенат и работать еще час-полтора, чтобы после стремглав лететь и готовиться к приему, было не резонно. Тем более, что я был почти убежден, что со мной захотят пообщаться братья Алексея Борисовича.

Уверен, что главным моим экзаменатором станет Александр Борисович Куракин, личный друг государя, ожидающий сейчас от него назначения. Александр — искушенный в интригах человек и, если чего-то не знает, то способен сопоставит факты и проанализировать, какие были причины для быстрого взлета Алексея Борисовича. И кто, как не брат Александр, будет знать характер, ум и способности брата Алексея.

Я был собран, несколько насторожен, но встречи не боялся. В конце концов, я только что был у государя. И сравнительно того, что мне известно о Павле Петровиче, моя аудиенция у государя прошла очень даже конструктивно, точно не провалена. С иными чиновниками, рангом сильно выше, чем я, Павел вел себя куда жестче.

Уже прозвучала искрометная фраза, сказанная Павлом: «В России велик тот, с кем я говорю, и только пока я с ним говорю!» Так что высший свет уже несколько напрягся и принял выжидательную позицию. Слова монарха означали то, что не будет никого, кто мог бы советовать государю. На самом же деле, такими высказываниями Павел хотел откреститься от фаворитизма.

— Ваше благородие, — обратился ко мне распорядитель дома Алексея Куракина Иван, но я его сразу же перебил.

— «Ваше превосходительство» говорить нужно, остолоп, — я наслаждался моментом.

— Прошу простить меня, сударь, но вас ожидают в столовой. Сказано, если появитесь к обеду, то немедля звать к столу. Ваше высокоблагородие, — сообщил распорядитель дома Иван, внешне не проявляя эмоций.

Но поддел же меня, скотина, поправил на «высокоблагородие». Понимает систему ранжирования в Российской империи, гад этакий.

Может, я к нему и не справедлив и мщу за то пренебрежительное отношение, которое распорядитель выказывал с момента моего появления в доме, но не могу не отметить, что выдержки и профессионализма Ивану не занимать.

Отряхнувшись от дорожной пыли, которой, по сути, и не было. Какая пыль может быть в заснеженном Петербурге? Я направился в столовую.

— Ваша светлость, Алексей Борисович, Ваша светлость Александр Борисович, Ваша светлость Степан Борисович, — приветствовал я трех братьев, каждому умеренно, но с почтением, кланяясь.

Определить, кто есть кто, труда не составило. Братья были словно от разных отцов. И общее описание и характеров, и внешности всех трех Куракиных мне было известно. Также я был наслышан о взаимоотношениях между братьями.

Степан, как самый младший, в компании братьев казался несколько забитым. За счет Степана самоутверждался старший брат. Лидером компании был, безусловно, Александр Борисович. Он считался и мозгом рода, и его двигателем. Ну и то, что именно старший брат являлся личным, может и единственным, другом государя, всегда прибавляло статуса Александру.

Средний из братьев, Алексей Борисович, был, как бы сказали в народе, «ни то, ни се». Отсюда, наверняка, и было удивление у Александра Борисовича, когда он узнал, что именно средний брат, Алексей, смог прорвать опалу и даже заявить о себе в высшем свете. При этом, мой покровитель ходил словно по лезвию ножа, но даже и не поцарапался. И это было не похоже на Алексея ну, совершенно. А еще эти письма от брата… Нет, Алексей был образованным человеком, но образование это было неглубоким, поверхностным. Александр не мог не знать, если это знаю я, что Алексей порой заучивает выражения некоторых великих людей, чтобы при случае процитировать мудрое высказывание, делая это не всегда уместно.

Когда столько нестыковок и новых, до селе незамеченных, вводных в поведении Алексея Борисовича, начинается поиск, кто замешан в подобных метаморфозах. Единственным человеком, кто попадает под подозрение, это я.

Алексей Борисович чинно, но, все же, несколько поспешно и скомкано представил меня своим братьям.

— Не соблаговолите, Михаил Михайлович, разделить с нами обед? Вы почти вовремя. Была только одна смена блюд. Кстати, господин Сперанский, мы испробовали салат, названный «Цезарем». Говорят, что такое кушанье — ваше изобретение, — говорил со мной Александр Борисович, сразу показав, кто, на самом деле, в доме хозяин.

— Смею надеяться, это не единственное блюдо, которое может быть вполне приятным на вкус. Я, ваша светлость, увлекаюсь кулинарией, — сказал я, присаживаясь за стол.

— Слово «кулинария» забавно. Это же латынь? Чудно, как и многое, что вокруг вас происходит, — это уже подал голос младший, Степан Борисович.

Понятно. Это экзамен. И экзаменаторов тут два, студентов же, которым и нужно отвечать на билеты и дополнительные вопросы, так же два.

Я и Куракин нынче проходили свое освидетельствование на профпригодность, наверняка, и на лояльность. Зря они определяют меня в свой клан, мои устремления более возвышенные, чем быть собачонкой Куракиных. Но здесь и сейчас необходимо подстраиваться под действительность, а то можно прослыть заносчивым авантюристом.

— Вы сегодня были на докладе у его императорского величества? Как прошло? — спросил Александр, по-хозяйски так спрашивал, словно я обязан ему докладывать.

При этом, Алексей Борисович все еще молчал. Наверняка, его пропесочили раньше, до моего появления.

— Спасибо, ваша светлость, государь был доволен, — скупо отвечал я, чем намекал, что не только подробностей не будет, но и вообще тема неуместна.

— Да, скажите, от чего вы нас называете «светлость»? Безусловно, это имеет место, если окунаться в глубину веков, откуда и вышел