– Мне об этом не доложили. Слухи теперь разнесутся по всей столице, а ведь существуют люди… – командор Ли понизил голос, – существуют люди, которые и так никогда не верили инспектору, сколь бы достойно он себя ни проявлял. Этот случай всколыхнул прошлое.

– Вот по этому поводу я и хотел с вами поговорить, ёнгам, – признался полицейский Сим. – В ночь убийства я вместе с инспектором Ханом был в Доме ярких цветов. Он был одет в траурные одежды и скорбел по отцу. Вы же знаете, командор, его отец уже больше десяти лет как скончался, как раз в ту самую ночь. Поэтому инспектор выпил больше обычного.

Воцарилось напряженное молчание. У меня занемели ноги, и от каждого, даже малейшего движения невыносимо покалывало колени. Мне и так было неудобно, однако от слов полицейского Сима стало совсем не по себе, и я никак не могла понять, в чем причина.

– Сколько времени ты с ним провел?

– С начала комендантского часа и почти до рассвета. С нами была госпожа Ёнок.

Ёнок. Для меня это имя пестрило всеми оттенками розового. Я о ней слышала: эта кисэн славилась красотой и умом и развлекала влиятельных людей в поместье у подножия горы Нам.

– Мы почти всю ночь пили и разговаривали. Инспектор уехал первым, а я еще на некоторое время задержался в Доме ярких цветов. Должно быть, он встретил служанку Сои на пути домой.

– Только вот домой он так и не вернулся, – голос командора Ли потух. – По твоим словам, инспектор Хан уехал из Дома ярких цветов на рассвете. Он столкнулся со служанкой Сои, но, как мне известно, до дома не доехал. Куда же он делся?

Полицейский Сим молчал.

Я молчала.

Казалось, этот вопрос окончательно сбил с толку нас обоих.

А потом, к моему удивлению, командор Ли повернулся ко мне.

– Ты что думаешь, тамо Соль?

Я облизнула пересохшие губы. На языке чувствовался лишь вкус сомнений и боязливого заикания. Меня не учили отвечать командору Ли – наоборот, я должна была держаться рядом с ним незаметно.

Я ответила едва слышным шепотом, но он приказал мне говорить громче и четче.

– Куда бы инспектор ни поехал, – повторила я, – когда он отправился в путь, госпожа О уже была убита.

– Это… это… – С каждым словом лицо командора Ли прояснялось, а в голос возвращалось спокойствие. – Это и действительно так.

Полицейский Сим взглянул на меня, на его губах промелькнула легкая улыбка. Я ответила ему тем же. Мы служили одному и тому же человеку, а значит, были товарищами и узнавали друг друга издалека.

* * *

Меня отпустили, и я, захватив поднос, вышла из гостевого зала на улицу, в тень павильона.

«Совсем скоро мы узнаем, кто же был любовником госпожи О».

Я покрепче вцепилась в поднос, пока переходила из одного двора в другой.

«Ее убил он. Инспектор Хан не имеет к этому делу никакого отношения».

Я вошла на кухню и сразу почувствовала на себе два любопытных взгляда. Хеён и Эджон внимательно следили за тем, как я поставила поднос на место и потянулась за деревянной кружкой. От сухости чесалось горло, а язык прилип к нёбу. Я явно перенервничала. Окунув кружку в ведро с водой, я наполнила ее до краев и в несколько глотков опустошила.

– Ну? – раздался спокойный голос Хеён. – Что вы там обсуждали?

Я задумалась: а могу ли я говорить о произошедшем? Впрочем, командор Ли не давал приказа молчать, так что я в общих чертах обрисовала признание Сои и свидетельство инспектора Хана.

– Мне вот что показалось странным, – задумалась я. – Командор Ли упомянул, что противники инспектора Хана могут с помощью этого свидетельства подпортить ему репутацию.

– Я знаю лишь об одном противнике инспектора, и он тоже участвует в этом расследовании. Кое-кто на букву «К».

– Ты это про кого? – я замолкла, вспоминая сказанное командором Ли имя. – Про Кёна, что ли?

Хеён изогнула бровь:

– Я и забыла, что ты не знаешь хангыль. Но да, я про него самого. Крысу Кёна.

– Зуб даю, это он, – выпалила Эджон. – Он последние дни то и дело шастает туда-сюда из ведомства. А сегодня он рассказывал одному полицейскому, что скоро у него будут доказательства и инспектору Хану уже несдобровать. Он еще что-то говорил про ложное обвинение, но дальше я не расслышала, они слишком далеко ушли.

– Не понимаю, с чего вдруг он инспектора невзлюбил? – удивилась я.

– Он завидует.

– Кому?

– Тебе.

– Мне?!

– Кён всего на два года старше тебя, Соль-а. Он ненавидит тебя, потому что ты его опозорила, и ненавидит инспектора, потому что он наградил тебя за то, что ты украла у Кёна стрелу и спасла инспектору жизнь. Но куда больше его раздражает, что при всем этом ты еще и девушка.

– Потому что я девушка… – повторила я.

Меня буквально затошнило от этих слов, я увидела перед глазами всю тяжесть его ненависти. И ненависть эта была не просто чувством – она была режущим клинком.

У Эджон от лица отлила кровь.

– Думаете, стоит опасаться за инспектора? – прошептала она.

– У инспектора Хана есть алиби. Есть свидетели, которые могут подтвердить, что во время смерти госпожи О он находился в другом месте, – в голосе Хеён слышалась твердость, не оставляющая места для сомнений. – Он никак не причастен к убийству, так что можно не волноваться. Кён может врать сколько угодно, но правда в конце концов восторжествует.

Я всегда гордилась собственной верностью; в Инчхоне меня все считали лучшей подругой. Но по сравнению с Хеён моя верность казалась какой-то водянистой.

– Тогда, как ты думаешь, кто убийца? – как-то слишком беспечно спросила я.

– Тот, у кого нет алиби.

* * *

«Ложное обвинение».

В тот момент я как-то пропустила слова Эджон мимо ушей, но теперь никак не могла выбросить их из головы. А ведь Кён буквально в том же разговоре заявлял, что нашел нечто, что погубит инспектора Хана…

Когда-то в силу возраста я это выражение не понимала, но оно словно прилипло ко мне, и с годами я начала осознавать, что оно значит. Утаивание правды – несправедливость, в которой наказание понесла жертва, а не преступник. Завеса лжи и недопонимания, которую во что бы то ни стало необходимо сорвать. Ложное обвинение. Эти два слова встали у меня в горле острой костью: как бы я ни пыталась, я не могла их проглотить.

Я обязана была узнать, что задумал полицейский Кён, поэтому старалась следовать за ним по пятам. Я подметала террасы, мыла полы, носилась с подносами по ведомству, бралась доставлять письма для полицейских и чиновников. Я делала все, лишь бы не сводить с него глаз. Инспектор Хан мог казаться сколь угодно несокрушимым, однако я-то знала, что он всего-навсего человек и его жизнь так же хрупка, как жизнь моей матери. А ее жизнь вдребезги разбилась о камни. Ложь могла запросто столкнуть и инспектора с края обрыва.