– Я тоже. Больше ста лет мы берегли наш покой от японских полководцев и посягавших на нас выходцев с запада, а теперь мне только и остается гадать, не было ли все это напрасно. – Ему было всего двадцать семь зим, но из-за седых волос за ухом он выглядел на десять лет старше, на десять лет более уставшим. – Госпожа О – дочь «южанина», так что, полагаю, даже удивляться не надо, что она оказалась еретичкой.

– Я слышала, господин, что именно «южная партия» первой начала распространять это учение, верно?

– Верно. И существуют определенные причины, почему быть дочерью «южанина» так опасно. Ты девушка, так что можешь быть не в курсе политических событий и споров вокруг восстания в Индоне.

– Я знаю об этом, господин, – поспешно заверила его я.

– Знаешь? – в его голосе зазвучал интерес. – Расскажи, что тебе известно.

С тех пор как госпожа Кан поделилась со мной причинами грядущих преследований католиков, мои вечно развешенные уши особенно чутко улавливали слухи о восстании, случившемся неделю назад. Я достала из колодца украденных знаний все, что знала, и выложила инспектору Хану:

– Члены «южной партии» считают, что старого короля отравила «партия старых», а королева-регентша Чонсун им помогла, так что они учинили расправу над канцелярией Индона. Регентша казнила всех причастных. Теперь никто не осмелится клеветать на нового правителя.

– Ты права. А казнь – это первый признак скорой политической атаки. Спустя столько лет регентша надеется наконец-то стереть в пыль «южную партию».

Я собрала его слова в единую картину.

– И вы думаете, что юную госпожу О убил политический противник?

– Мне еще предстоит дальнейшее расследование, однако твои сообщения значительно усложняют дело. Мне бы не помешало осмотреть ее вещи. Тем не менее получить ордер на обыск знатного дома можно только в случае государственной измены…

Он замолчал, и в тишине я огляделась. Я впервые оказалась в кабинете инспектора. Чай ему всегда приносила только Хеён, так что у меня не было повода заглянуть внутрь. Здесь было тесно и чисто. Стены с обеих сторон были завешены узкими полками со свитками и шитыми книгами, а единственным красивым предметом в этом строгом кабинете была черная лакированная шкатулка для документов с золотыми узорами. За инспектором стояла раскладная ширма, по каждой шторке которой стекали китайские иероглифы.

Инспектор Хан проследил за моим взглядом и поинтересовался:

– Можешь прочитать, что написано?

– Нет, господин.

– Хё, че, чхун, син, йе, ый, ём и чи, – зачитал он мне ханча и перевел ее на хангыль: – Сыновняя почтительность, братская любовь, верность, доверие, этика, справедливость, честность и стыд. Это величайшие конфуцианские добродетели. – Его глаза блуждали по моему лицу, будто измеряя и взвешивая мой характер. – Какими обладаешь ты, тамо Соль?

Я закусила нижнюю губу.

– Верностью. Я могу сомневаться, но всегда готова за нее бороться. А вы, господин?

Начался дождь, капли забарабанили по бумаге ханджи в окне. Где-то на улице чирикали птицы и хлюпала грязь под ногами совершавших обход слуг.

– Стыдом, – после долгого молчания ответил инспектор Хан. – Его у меня в избытке.

На следующий день я аккуратно, словно бабочка на листок, опустилась на колени; все-таки вплетенные в мускулы долгие часы тренировок давали о себе знать. На душе было легко, ведь меня больше не отягощала ложь Кёна. Я налила в пиалу командора Ли чай и выпрямилась, а затем, опустив голову и не поворачиваясь к нему спиной, медленно отошла назад и села рядом с двумя другими тамо возле стены.

Командор Ли пригласил старшего полицейского Сима на чай. Они говорили о погоде, о советнике Чхои и его сыне, но в конце концов разговор свелся к одному имени: инспектор Хан Дохюн.

– Вы с ним крайне похожи. – Обычно голос командора Ли напоминал гром, однако сегодня он скорее был похож на голос усталого старика. – За исключением одного: инспектор Хан цепляется за прошлое, а ты от своего пытаешься сбежать.

– Причем безуспешно, – добавил полицейский Сим.

– Тогда старайся вдвое больше, добейся чего-нибудь в этой жизни. Время никого ждать не будет.

Командор Ли махнул рукой, разрешая пить, и полицейский Сим залпом влил в себя чай. Меня передернуло – я-то знала, что в пиале самый настоящий кипяток. Но, похоже, несмотря на внешнее спокойствие, полицейский Сим слишком нервничал, чтобы заметить такую мелочь.

– Сколько тебе сейчас лет?

– Тридцать, – ответил Сим.

– На три года старше инспектора Хана. Приглядывай за ним, как старший брат за младшим, чтобы он не наделал глупостей.

– Конечно, ёнгам.

Воздух наполнила такая тишина, что я услышала, как Эджон сглотнула. Должно быть, она чувствовала нарастающее напряжение, потому что ее щеки покрыл румянец, который разрастался и разрастался, пока все лицо не стало цветом напоминать ягоду годжи. Только спустя мгновение я ощутила на себе чужой взгляд. Командор Ли оторвался от разговора с полицейским Симом и смотрел в нашу сторону. Я перевела взгляд обратно в пол, задержала дыхание. Теперь щеки покалывало и у меня.

– Налейте нам еще по пиале, а потом уходите. Все, – приказал командор Ли.

Я быстро исполнила, что было велено, и уже было попятилась к выходу, когда глубокий раскатистый голос командора заставил меня остановиться:

– Кроме тебя, тамо Соль. Ты останься.

Я? В голове образовался тугой клубок ужаса, больно уколовший меня за левым глазом.

Обычно тамо подчинялись приказам беспрекословно, однако сейчас остальные девушки ошарашенно замерли на пороге. Впрочем, длилось это всего мгновение – они тут же покинули помещение, оставив меня одну.

Я не имела ни малейшего представления, зачем я им понадобилась. А от трясущихся рук командора Ли мне и вовсе стало не по себе. Он поднял и тотчас опустил пиалу на стол, словно боясь не донести ее до рта, но я успела заметить, что отражение на поверхности чая пошло рябью. Когда мужчина заговорил, голос его дрожал:

– Сегодня ко мне приходил инспектор Хан, чтобы признаться в содеянном. По всей видимости, Кён и служанка Сои поведали тамо Соль кое-какую тайну. Надеюсь, она ни с кем ею не делилась.

– Конечно, нет, господин! – спешно заверила его я. – Только с инспектором Ханом.

Оба мужчины уставились на меня. Для них я была не более чем занозой, лезущей в полицейские дела. Жар с щек переполз к бровям, к кончикам ушей. На лбу выступили капли пота. В конце концов полицейский Сим прочистил горло, отводя от меня пристальное внимание.

– Ёнгам, в распространении этой информации следует винить Кёна, а не Соль, – встал он на мою защиту. – Это он во все горло кричал перед полицейскими о том, где был инспектор в ночь убийства.