Все началось с мамы. Это какой-то абсурд… Я узнала, что самолет разбился, лежа вот в этом гамаке. Я же знала, что она летела тем рейсом. А через три недели узнала, что случилось с отцом.

– Откуда?

– Из газет. В «Эль-Эспасио» была статья с фотографиями, – ответила она.

– С фотографиями?

– Ну, лужа крови. Портреты двух-трех свидетелей. Снимок дома. Сеньора Сандоваль, которая рассказала мне о вас. Фото его комнаты, на которое было больно смотреть. Я всегда презирала желтую прессу, эту их страсть к обнаженке, тошнотворные снимки, плохо написанные тексты и примитивные кроссворды. И тут именно они сообщают мне главную новость моей жизни. Скажите, что это не ирония. Ну вот, я пошла кое-что купить в Ла-Дораду, а там висит газета – рядом с пляжными мячами и комплектами масок и ласт для туристов. Только потом до меня дошло. Однажды в субботу (я завтракала здесь, на террасе, а делаю это только по выходным), да, это была суббота, я вдруг поняла, что осталась совсем одна.

Прошло несколько месяцев, и я сама не понимала, почему так страдаю, ведь мы уже давно жили порознь, каждый сам по себе. У нас не было общих воспоминаний или чего-то подобного. И вот я одна, я осталась одна, нет больше никого между мной и смертью. Это и значит остаться сиротой: когда перед тобой больше никого нет, ты следующий в очереди.

Ничего не изменилось в моей жизни, Антонио, я ведь жила без них много лет, но теперь их больше нигде не было. Дело не в том, что их не было рядом со мной: их вообще больше не было. Но они как будто смотрели на меня, да, это трудно объяснить, но Элейн и Рикардо смотрели на меня. Тяжелый взгляд у тех, кого больше нет. Ну а что было дальше, сами можете догадаться.

– Мне всегда это казалось очень странным, – сказал я.

– Что именно?

– Что жена пилота погибла в авиакатастрофе.

– Ну, не так уж и странно, когда ты кое-что знаешь.

– Что, например?

– У вас есть время? – спросила Майя. – Хотите почитать кое-что, что не имеет прямого отношения к моему отцу и в то же самое время имеет к нему самое непосредственное отношение?

Она достала из коробки номер журнала «Кромос», старомодно оформленного, – я таким его никогда не видел: название белыми буквами в красной рамке – с цветным снимком женщины в купальнике; ее руки аккуратно лежат на скипетре, корона едва не падает с начесанных и уложенных волос: королева красоты. Журнал был за ноябрь 1968 года, а женщину я сразу узнал – Маргарита Мария Рейес Завадски, мисс Колумбия того года. На обложке было несколько заголовков, желтые буквы на синем фоне Карибского моря, но я не успел их прочитать, потому что Майя Фритц уже открыла журнал на странице, отмеченной желтым стикером.

– Читайте осторожно, – сказала она. – Бумага не выдерживает нашей влажности, не знаю уж, как она сохранилась за столько лет. Ну вот.

«Трагедия Санта-Аны», – заголовок был набран жирным шрифтом. И далее несколько строк: «Через тридцать лет после авиакатастрофы в Колумбии „Кромос“ публикует эксклюзивную исповедь выжившего». Рядом со статьей красовалась реклама «Клуба Клана»[32], и это показалось забавным, потому что мои родители не раз упоминали об этом телешоу легендарного канала «Телевисьон Лимитада», где мультяшная девочка играла на гитаре. «Любое обращение к колумбийской молодежи, – хвасталась реклама, – будет неполным, если там нет „Клуба Клана“».

Я хотел было спросить, о чем статья, когда вдруг увидел фамилию Лаверде, пестревшую на страницах, как следы собаки с грязными лапами.

– Кто такой этот Хулио?

– Мой дед, – ответила Майя. – Ну, тогда еще не мой дедушка и ничей, ему всего-то было пятнадцать лет.

– Тысяча девятьсот тридцать восьмой год, – сказал я.

– Да.

– Но тут же нет ни слова о Рикардо.

– Нет. Он тогда еще не родился.

– И что?

– Если вы действительно хотите знать, кем был Рикардо Лаверде, как раз отсюда и надо начинать.

– Кто это написал?

– Неважно. Не знаю. Не имеет значения.

– Как это не имеет значения?

– Ну, пусть будет – редакция, – нетерпеливо сказала Майя. – Это написал обычный журналист, репортер из отдела новостей, наверное. Человек без имени, который однажды пришел к моей бабушке и деду и стал задавать им вопросы. А потом продал статью и пошел писать другие. Какая разница, Антонио, кто это написал?

– Но я не понимаю, – сказал я.

– Не понимаете чего?

Майя вздохнула: немного карикатурно, как получается у плохих актеров, хотя у нее это вышло искренне, таким же было и ее нетерпение.

– Это рассказ о том дне, – сказала она, – когда мой прадед, капитан Лаверде, повел своего сына Хулио, моего будущего деда, на авиашоу смотреть самолеты. Хулио пятнадцать лет. Потом он вырастет, женится, родит ребенка и назовет его Рикардо. И Рикардо тоже вырастет, и у него появлюсь я. Не знаю, что тут непонятного. Это первый подарок отца моей матери задолго до того, как они поженились. Я читаю это сейчас, и мне все понятно.

– Что именно понятно?

– Зачем он ей это подарил. Для него было важно показать: смотрите, о моей семье пишут в прессе, все такое. Она была заблудшей американкой, которая встречалась с колумбийцем, ничего не зная ни о Колумбии, ни о колумбийцах. Когда вы впервые в городе, первое, что нужно сделать, – найти путеводитель, верно? Это статья шестьдесят восьмого года о событиях тридцатилетней давности. Вот отец и подарил маме такой путеводитель. Что-то вроде этого. Путеводитель Рикардо Лаверде. По его чувствам, с проложенными маршрутами и все такое.

Она помолчала и добавила:

– В общем, смотрите сами. Принести вам еще пива?

Я ответил: да, пиво, большое спасибо. И стал читать: «Богота праздновала, – так начинался текст. – В то воскресенье 1938 года отмечалось четыреста лет со дня основания города, и флаги развевались повсюду. Собственно говоря, годовщина была не именно в тот день, а чуть позже, но весь город уже украсили флагами, потому что тогдашние жители Боготы любили все делать загодя».

Много лет спустя, рассказывая о том роковом дне, Хулио Лаверде вспоминал прежде всего о флагах. Они шли с отцом пешком от их дома до Марсова поля в районе Санта-Ана, который тогда еще был не районом, а пустырем, расположенным довольно далеко от города. Но с капитаном Лаверде нельзя было рассчитывать на автобус или попутку; он считал прогулки делом благородным и почетным, а передвижение на колесах – уделом нуворишей и плебеев. По словам Хулио, капитан Лаверде всю дорогу рассуждал о флагах, повторяя, что настоящему боготинцу надлежит знать значение символики флага, рассказывал сыну городские легенды.