описать… Что я… — мне не хватало слов, чтобы описать свои ощущения. — Что я живу!!! Да, я впервые почувствовала, что жива по-настоящему!

— Вот… В этом смысл…

— Эрик…

— Да, Медведица…

— Зачем ты поцеловал меня?

— Потому что захотел. Это ли не жизнь — наши желания, и их исполнение?

— Но только иногда они исполняются совсем не так, как мы мечтаем, — вздохнула я.

— Ты о чём?

— О нашей близости…

— Хочешь сказать, что тоже этого хотела? — удивлённо спросил Эрик.

— Да, и мне так стыдно за это…

— Милая Медведица, — он обнял меня, прижимая к себе, и целуя в макушку.

— Почему всё так запутано? — с горечью спросила я.

— Ты любишь его…

— Да… Конечно…

— А меня?

Я молчала.

— Это ли не ответ на твои вопросы? — горько усмехнулся он.

— Но почему я так хочу тебя? — отчаянно спросила я.

— Хотеть и любить — разные вещи, Медведица. В любом случае, выбор за тобой…

Он снова поцеловал меня в макушку. Магия прошла, он снова стал прежним Эриком, а я вспомнила, кем была на самом деле.

— Я пойду…

— Иди, Медведица, я ещё посижу, пока рассосётся толпа.

Его рука соскользнула с моего плеча, обжигая кожу. Я вышла из комнаты, и прикрыла дверь, всё внутри трепетало от происходящего. Меня разрывали противоречивые чувства, я не сказала Эрику самого главного.

"Его я тоже люблю…"

Но я была обязана Генри за его помощь, поддержку и доверие. Он был со мной нежным и трепетным. А Эрик был богом во плоти, избавившись от грязи, скрывавшей его блеск от меня, он засиял как золотой истукан в Эльдорадо. Но преданность золота изменчива, оно принадлежит всем и никому конкретно. Я переоделась, собрала часть букетов, и поехала домой.

…

Генри выздоравливал медленно, но главное, что я могла снова видеть его, говорить с ним, держать его за руку. Сама мысль, что его может не стать в моей жизни страшила меня. Он не спрашивал о премьере, об Эрике, и не говорил о том, что произошло тем роковым вечером. Меня же распирали чувства, я понимала, что он по своему обыкновению опустил железный занавес. Я пыталась несколько раз завести разговор, но Генри мастерски переводил тему или ссылался на то, что хочет спать.

В конце концов, я оставила попытки расставить все точки над "i". Когда Генри отпустили домой, он не смог даже с помощью костылей подняться, пришлось везти его до такси на больничной коляске. Добравшись в конце концов до дома, он закрылся в спальне, и не выходил весь день. Вечером снова был спектакль, последний в сезоне.

Я постучала в дверь спальни.

— Генри, сегодня последний спектакль в Нью-Йорке. Может ты всё-таки посмотришь на меня?

Ответом мне была тишина. Я тихо приоткрыла дверь, Генри спал, или делал вид, что спал. Я закрыла дверь с тяжёлым вздохом.

"Похоже теперь как прежде ничего не будет…"

…

Вечером Эрик заметил моё настроение, и незаметно отвёл меня в тихий уголок.

— Что с тобой, Медведица? — спросил он, нежно погладив по щеке.

— Генри выписали, но он не захотел прийти на спектакль… Вернее, он закрылся в спальне и не выходил весь день, а когда я заходила, он спал.

— Вот же чёртов засранец, — зарычал Эрик, брови его сошлись на переносице, а взгляд стал холодным и жёстким. — Не обращай внимания. Готовься…

Я осталась в гримёрке, а Эрик как всегда отправился улаживать организационные моменты. Но когда все артисты уже были готовы, Эрика всё не было. Волнительный шепоток то и дело пробегал по толпе коллег. Я нервно дёргала свой костюм, и до крови обгрызла заусенец на большом пальце правой руки.

И вот заиграло вступление, здесь выходила я одна, но Эрик должен был выходить следом через несколько мгновений. Я выпорхнула на сцену, держась только благодарю допингу, это был самый тяжёлый спектакль для меня за всё время. Когда наступил черёд Эрика выходить на сцену, я оглянулась на кулисы, и чуть не подпрыгнула от радости. На меня смотрел Генри причёсанный, нарядный, но немного бледный.

Эрик же сиял как начищенный медяк, он вовремя вышел на сцену и уверенно исполнил свою партию. В небольшом перерыве я стремглав бросилась к Генри, и припала к его губам, впиваясь в них жадно и голодно. Его выбритая кожа непривычно мягкая, и гладкая, дарила новые ощущения.

— Я слышал историю о том, как медведица съела человеку лицо. Ты давай осторожнее с ней, Хэнк.

— Эрик!!! Это ты его привез?! — я не верила своим глазам, радости не было предела.

— Ну, а кто ещё?! До Рождества далеко, да и пузатый старик Санта не справился бы с этим здоровяком.

— Эрик, спасибо тебе огромное! — я крепко обняла его.

— Не за что, Медведица. Обращайся…

— Генри, ты отлично выглядишь, — сказала я.

— Эрик умеет настоять на своём, ты же знаешь, — скромно сказал он, разводя руками.

— Боже, я так рада!!! — меня окрыляло незнакомое до этого момента чувство, любви, восторга, эйфории.

Это было слияние десятка эмоций в один мощный поток, на котором я исполнила остаток своих партий в спектакле. В конце зал взорвался аплодисментами, зрители встали и несколько минут кричали: "Браво!" Сцену осыпали цветами так, что впору было бульдозер вызывать. На поклоне я плакала, не переживая о гриме, о вспышках камер, я была абсолютно счастлива впервые за всё время в Америке. Эрик крепко держал меня за руку. В какой-то момент посмотрела на Генри, и увидела его глаза полные любви и гордости.

Глава 20. СЕРДЦА ТРЁХ

После поклона Эрик потащил меня за кулисы, ещё до того, как к нам успели добраться журналисты. Он схватил коляску Генри, и, задыхаясь от смеха, покатил её прочь от толпы, по запутанным коридорам старого театра.

— Что ты творишь, идиот? — смеялся Генри.

— Спасаю наши души! ОНИ идут за нами! — веселился Эрик.

Я знала куда Эрик вёз его, и моё сердце билось от волнения и страха. Когда Эрик толкнул дверь реквизитной, я обомлела. Всюду горели сотни огоньков, всё было увешано светящимися гирляндами — золотистые, белые, голубые, цветные отблески загорались и гасли. Старый диван он накрыл пёстрой накидкой, набросал подушек. Напротив дивана стоял низкий столик с шампанским, фруктами и восточными сладостями.

— Эрик, ничего себе! Когда ты успел?! — удивилась я.

— Я просто быстро ориентируюсь в ситуации… Ну, по крайней мере, быстрее, чем ты, Медведица…

— Для чего всё это? — спросил Генри, недоумённо глядя на Эрика.

— Чтобы вы могли отпраздновать триумф твоей потрясающей женщины, соломенная башка, — Эрик оторвал виноградину, и