закапывать его в землю. Кто побогаче бросились в массовом порядке скупать серебро на медные деньги. Если первоначальный курс серебра против меди в 1658 году был один к одному, то к 1660 году за рубль серебра давали уже рубль и 10 алтын, а два года спустя серебряный рубль поднялся в цене до 26 алтын и 4 деньги. Благородный металл, в противность хитрой задумке, большей частью шёл мимо царской казны и оседал на руках у населения.

Но этого было мало. Поскольку процесс чеканки медной монеты был намного проще производства серебряных денег, то назначенные для наблюдения за производством новой валюты головы и целовальники «искусились» этой простотой и начали чеканить свою монету и пускать её на рынок. Результат не заставил себя ожидать. В государстве российском началась обвальная инфляция – кажется, первая в его истории. Царь велел наказывать фальшивомонетчиков, отсекать им руки, гвоздями прибивать к стенке денежного двора, заливать им растопленным оловом горло, но репрессивные меры не помогали, и добрая половина денег продолжала чеканиться мимо царской казны.

И тут в Москве распространился слух, что князь Милославский и царский любимец Матюшкин потворствуют фальшивомонетчикам и вместо того, чтобы их наказывать, как царь приказал, выпускают преступников на волю. Милославских в народе не любили. У всех ещё на памяти был безобразный поступок князя, помешавшего молодому царю жениться на княжне Евфимии Всеволожской. Смотрины устраивал Милославский и ещё несколько ближних бояр. Одевать невесту в царские одежды было поручено всяким мамкам да нянькам, и Милославский подговорил одну из них стянуть невесте волосы на затылке так крепко, что когда княжна предстала перед женихом, то не выдержала боли и упала в обморок. По наущению же Милославских все сразу закричали, что невеста больна падучей. Царь рассердился за обман и распорядился сослать всю семью Всеволожских в Тюмень. Женился царь потом на дочери Милославского.

Бороться со слухами на Руси – это всё равно, что плевать против ветра. Все слухи рано или поздно кончаются большой гилью и распрей. 5 июля 1662 года от рождества Христова, когда царь удалился на отдых в своё любимое село Коломенское, на Лобном месте собралось тысяч пять народа. На возвышенное место поднимались какие-то люди и зачитывали подмётные письма, настраивающие москвичей против Милославского и Матюшкина. Инфляция, сопровождаемая несправедливостью, имеет обыкновение сильно возбуждать страсти. И возмущённая толпа закричала:

– Идти к царю и требовать от него, чтобы он выдал виновных бояр на убиение!

Простодушные, коих на всех митингах оказывается больше, немедленно двинулись с Красной площади на село Коломенское, а которые похитрей – те кинулись грабить дома ненавистных бояр и служилых людей.

Бывшие в Москве бояре заранее предупредили Тишайшего о сборище на Лобном месте, и когда толпа прибыла в Коломенское, царь приказал тестю вместе с Матюшкиным спрятаться в самом надёжном месте – в покоях у царицы Марии Ильинишны, а сам пошёл в церковь, чтобы подтвердить бытующий в народе образ царя-боголюбца. Алексей Михайлович настолько был увлечён службой, что когда толпа окружила церковь, он даже не стал прерывать своих молитв и выстоял всё богослужение до конца, несмотря на доносившийся с улицы грозный рёв.

Отстояв службу, Алексей Михайлович вышел к народу. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как тут же был окружён бурлящей толпой.

– Что, детушки, взбаламутилися? – кротко обратился к народу Тишайший. Несмотря на испуг, он сделал над собой усилие и изобразил улыбку.

Детушки, как водится, стали кричать и перебивать друг друга, и естественно, ничего разобрать в этом гаме было невозможно. Стоявшие рядом с царём бояре сделали попытку утихомирить разошедшихся людишек, но добились только противоположного: людишки завопили ещё громче и неистовей, а из задних рядов в бояр – как ближних, так и дальних – полетели камни. Слава Богу, на Тишайшего ни один камень не упал. Он стоял, бледный, жалкий, беспомощный и улыбался.

Наконец вперёд выскочил какой-то человек, поднял вверх руки и закричал:

– Тихо, так вашу …! Охолонитесь! Так царь-батюшка разве вас услышит? Я буду сказывать, зачем мы к нему пришли!

Тишайший не терпел сквернословия и в своё время даже издал указ о борьбе с ним, но в данный момент на мат никак не среагировал – видно, посчитал его к месту и времени. Народ постепенно успокоился, человек повернулся к царю и с достоинством заговорил:

– Царь-батюшка, дозволь слово сказать. Мы тут не захребетники какие, а все люди православные и пришли к тебе за ради правды, которая тебе не ведома. Знай, что тесть твой совместно с боярином Матюшкиным и прочими свойственными людьми обманывают тебя, покрывают за посулы воров-делателей медных денег и ввергают нас всех в расходы великия! Издорожались мы до последней нитки, и жить стало не на что. Хотим, чтоб ты избыл этих бояр и выдал их нам на суд праведный! Так я сказываю, народ православный?

– Та-а-ак! – всколыхнулась толпа.

– Вот, значитца, и всё наше дело к тебе, царь-государь.

– Благодарю вас за правду, люди московские. Обещаю учинить сыск по всей строгости и правде настоящей. Воры будут наказаны, а вы идите обратно домой с Богом, – как-то скороговоркой, довольно неубедительно произнёс царь.

– Не верим! Выдай нам Милославского здеся!

– Вы что ж: царю не верите? – вскричал один из ближних бояр князь Иван Андреевич Хованский.

– Не верим! – бесновалась толпа. – Вынь нам да положь Милославского с Матюшкиным туточки!

– Детушки! Обещаю исполнить своё слово нерушимое! Вот вам моя рука! – Царь протянул к толпе руку.

Толпа замерла. Человек, говоривший от имени толпы, выскочил вперёд и ударил с царём по рукам. В толпе раздались одобрительные крики: «Вот этта верна-а-а! Эт-та по-нашенски!». Русские люди настолько же возбудимы, насколько отходчивы. Противники медно-денежной реформы при виде идущего на компромисс царя дрогнули и стали поворачиваться в обратную сторону. Через несколько минут вся процессия уже топала по дороге в Москву. Царь облегчённо вздохнул, с надеждой осенил уходящих крестом – для любого русского сановника нет вида приятней, чем спины ходоков – и пошёл к себе во дворец собираться для розыска в столицу. В Москву же покамест был послан князь Иван Хованский, которому царь поручил до своего прибытия уговаривать бунтовщиков.

Когда Иван Хованский, победитель шведов под Гдовом, известный под прозвищем «Тараруй», то бишь, Пустобрёх, появился в Москве, он застал бунтующих в Белом городе у дома купца Шорина. Шорин отвечал за сбор в Москве пятой деньги на жалованье ратным людям, и через то зело опротивел народу. Самого Шорина дома не оказалось, и мятежники схватили его пятнадцатилетнего сына, который, переодевшись в крестьянское платье, хотел было скрыться. Хованский попытался увещеваниями вызволить младшего Шорина из беды, но толпа окружила князя вместе с его малочисленной стражей и вынудила отступить:

– Ты, Хованский, человек добрый, и нам до тебя дела нет! Нам нужны бояре-изменники и их воры-пособники. Вот гость Шорин – нужный нам человек.

Князь был крут и горяч, но на сей раз решил судьбу не испытывать и поскакал в Коломенское, чтобы доложить обо всём царю. Толпа, схватившая сына Шорина, угрозами заставила малого наговорить на своего отца, что будто он уехал в Польшу с изменными боярскими письмами, и вслед за Хованским тоже отправилась в Коломенское. Правда была добыта, и её надо было предъявить царю.

Боярин Фёдор Куракин, на которого была оставлена Москва, беспрепятственно выпустил толпу из Москвы, а потом приказал запереть все ворота и стал вылавливать оставшихся в столице грабителей. Поймав человек с двести и наведя некоторый порядок в городе, он отправил в Коломенское отряд стрельцов в количестве 3000 человек.

А толпа, вышедшая из Москвы с младшим Шориным, встретилась с толпою, возвращавшейся из Коломенского, и уговорила последнюю «повернуть оглобли» обратно к царю. Повторного прибытия мятежников в Коломенском никто не ожидал. С царицей вдругорядь случился обморок, а Милославский с Матюшкиным опять полезли прятаться в сундуки. Царская охрана вела себя робко, потому как оказалась слишком малочисленной, чтобы сладить с мятежниками. Сам царь уже садился на коня, чтобы ехать в Москву, однако снова оказался окружённым мятежниками и некоторое время оставался почти один на один с разъяренной толпой.

Подталкиваемый самыми рьяными смутьянами, младший Шорин подошёл к царю и сбивчиво рассказал об измене своего отца.

– Стража, взять его! –