— Ты и вправду так думал?

— Да-да, именно так. Не пойми меня неправильно, Кэролайн — само очарование, но с Рэйчел и Джейми мне иногда приходилось туговато. Например, я знаю, что Рэйчел за глаза обзывает меня поганой мордой.

Я даже не пытаюсь возразить, хотя — официально заявляю — в действительности она называет его Поганцем из Поганецбурга.

— Они всегда у тебя на первом месте, Эмилия, и для тебя это замечательно, но любому мужчине, который хочет быть с тобой, это неприятно. Конечно, прекрасно, что у тебя такая мощная поддержка и что вы вчетвером так невероятно преданы друг другу, но при этом я всегда чувствовал себя аутсайдером. Между вами существуют узы, которые не развязать никакому мужчине.

При этих словах меня начинает тошнить, и я от всего сердца желаю, чтобы он наконец ушел и дал мне выплакаться в одиночестве.

«Успокойся», — советует мой холодный, рассудительный внутренний голос.

Пытка почти окончена. Он уже сказал мне худшее, что можно было ожидать… еще хуже быть просто не может, верно?

Как бы то ни было, Поппи — это, наверно, южно-африканка, которую он встретил в Поганецбурге и которую я не увижу никогда в жизни… он приехал в Ирландию, чтобы наспех развязаться со всеми делами, и вернется насовсем в свой Йоханнесбург к своей противной женушке-девчонке. Да, это чудовищно, да, это удар для меня, но я, по крайней мере, могу не бояться столкнуться с ними в супермаркете субботним утром или, что еще хуже, в Темпл-Бар субботним вечером.

С Поппи.

Все, с меня достаточно.

Теперь, когда я стала оправляться от первого шока, я почувствовала, как все это ужасно несправедливо.

Да, я понимаю, что это кажется капризным ребячеством. Да, я понимаю, что жизнь вообще несправедлива и… — да, я понимаю, что в сравнении с некоторыми я еще легко отделалась.

Я напоминаю себе, что могла бы жить в трущобах Калькутты, болеть тифом и проказой. Я могла бы жить под открытым небом. В Зимбабве. Тогда бы я гораздо лучше поняла, что такое боль и страдания. Но этим не остановишь жгучее желание хорошенько врезать по его чисто выбритой физиономии с радостным выражением «посмотрите на меня, я помолвлен».

— Где ты ее нашел? В детском саду? Или тебя приглашали к ней в няньки?

— Не будь такой язвительной, Эмилия. Это не твой стиль.

— Ты мог бы знать меня и получше. Мы прожили вместе целых три года. С кем бы ты ни жил сейчас, это так недолго, что нельзя и претендовать ни на какую исключительность.

— Все, чего я хочу, чтобы ты за меня порадовалась.

— И когда мне начинать лечение гипнозом?

— Я женюсь, потому что люблю ее.

— О господи, я и не думаю, что ты женишься потому, что в приданом у нее новый столовый сервиз.

Он печально качает головой:

— Эмилия, я считаю, что ты исключительная личность, честное слово. Я уверен, нет никого, кто желал бы тебе счастья больше, чем я. Но ты должна понять, почувствовать, что мы с тобой не созданы друг для друга. Я вовсе не ожидал найти любовь моей жизни так скоро после нашего разрыва, но, как говорит Поппи, мы не искали любовь, она сама нас нашла.

— А зачем ты вернулся в Ирландию?

Продать дом и убраться к чертовой матери из моей жизни?

— Семья Поппи устраивает для нас торжественную помолвку на следующей неделе.

Я готова молить небеса, чтобы он не приглашал меня туда, но тут до меня доходит…

— Семья Поппи приехала за тобой в Ирландию?

— Да нет. Они здесь живут.

— Выходит… она ирландка.

— Да, из Доннибрука. Здесь рядом, за углом.

Никогда в жизни я так не нуждалась в глотке бренди. Клянусь, если бы это было в сценарии «Кельтских тигров», никто бы не поверил.

— По правде говоря, именно поэтому я хотел сам объявить тебе эту новость.

— Но ты же потом вернешься в Пога… то есть в Йоханнесбург вместе с этой, как ее там?..

— Почему ты думаешь, что я собираюсь обратно в Йоханнесбург?

— Потому что ты там живешь. Ты оттуда родом. Это твоя территория. А здесь мое полушарие, а не твое.

Я разве что не заказала еще такси до аэропорта и не посадила его в первый же самолет до Африки. Куда угодно, лишь бы изгнать его из моей квартиры, из Дублина и из моей жизни.

— Да, об этом-то я и пришел тебе сказать.

— О чем именно? Я не хочу показаться грубой, но сегодня вечером для снятия напряжения мне, наверно, придется купить громоотвод и заземлиться. Ради всего святого, скажи, тебе больше нечем меня порадовать?

— Семья Поппи — это очень богатые люди, и, знаешь ли, им, естественно, хочется, чтобы дочь жила рядом.

— Ну?

— Ну и ее отец преподнес нам подарок в честь помолвки.

— Надеюсь, не набор столовых ножей?

— Нет. Он купил нам дом через дорогу отсюда. Я очень надеюсь, что ты воспримешь это правильно, Эмилия, но, понимаешь ли, мы теперь соседи.

На часах семь тридцать утра, и, без шуток, Джейми и Рэйчел уже барабанят в мою дверь, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Еще не открыв дверь, я уже слышу их перебранку в подъезде.

— Самое лестное, что можно сказать про эти цветы, — говорит Рэйчел, — они не искусственные.

— Да знаю я, знаю, но чего ты хочешь в такую безбожную рань?!

— Ну, сказать честно, цветы не должны выглядеть так, будто ты их заготовил на могилу дядюшки, который умер и не упомянул тебя в завещании.

Как только я их впускаю, они оба начинают душить меня в объятиях так, что я отстраняюсь глотнуть воздуха.

— С тобой все в порядке, милая? — спрашивает Джейми. — Я хочу сказать: действительно в порядке? Ты не строишь из себя бодрячка исключительно для нас? Брось все это, детка, расслабься, это не кинодрама.

— Просто для сведения, — говорит Рэйчел, — я к этим цветам не имею абсолютно никакого отношения.

Джейми сконфуженно протягивает мне пучок поникших хризантем.

— Извини. Я купил их у несчастного бездомного алкоголика, который торговал ими у гаражей. Что тут поделаешь? Я его пожалел.

— Ты хочешь сказать, что с ним незнаком? Я думала, это был твой порученец.

— Молчи, коварная.

— Молчу, но достаю припасы. — Рэйчел держит бумажный пакет из ближайшего гастронома. — Глядите, какие полезные вещи. Сигареты для меня, бублики для тебя и шоколадные круассаны для нашей звезды кино.

— Спасибо, — вяло отвечаю я, провожая их по коридору в гостиную.

— Боже святый! — одновременно восклицают они, поражаясь, когда видят, чем я занималась последние семь часов.