Приближалась моя третья нью-йоркская осень, когда Дорин наконец решилась меня проведать. Сама я регулярно ездила в Википими на свадьбы школьных подружек, потом на крестины их детей, но чаще всего чтобы повидать маму с сестрой. А вот мама в Нью-Йорк не приезжала, и вовсе не потому, что по мне не скучала. Провинциалка до мозга костей, она боялась большого города, хотя ни за что бы не призналась в этом.

Мы договорились встретиться в «Жан-Люке» во вторник, в одиннадцать утра. Обычно в это время у нас тихо, но этот вторник был последним перед Днем благодарения, и посетительницы с круглыми от ужаса глазами шли непрерывным потоком. К кому-то приехали родственники, кто-то уезжал в Лондон, а кому-то не прислали заказанные в Германии кленовые листья. Семь бед – один ответ, и с перекошенными от волнения лицами дамы звонили в «Жан-Люк». Маникюр, педикюр, дизайн бровей – проблемы лучше решать во всеоружии. Прическа – последний штрих, как любит говорить Жан-Люк, но какая женщина почувствует себя королевой без скрытого под изящными лодочками педикюра? Может, если подправить брови, то родственники будут вести себя прилично, поездка в Лондон пройдет без сучка без задоринки, а кленовые листья найдутся?

Посреди этой суматохи в пропахшем духами «Кензо» салоне появилась Дорин, причем на два часа раньше, чем планировалось. Я не видела, как она вошла, потому что смывала краску с пятой по счету клиентки. Внезапно скрипичный концерт, который ставил по утрам Жан-Люк, прервал дискант Голубчика:

– Держите меня, держите меня! Ой, сейчас в обморок упаду!

Я сразу поняла, что случилось, и непроизвольно зажмурилась. Дорин здесь! Мне показалось, что я слышу барабанный бой: прошлое с грохотом сталкивалось с настоящим. На банкетке у меня шесть человек, что с ними делать?

Бросив клиентку с краской «Платиновая блондинка» на бровях, я прошла в приемную, где в мягких креслах расположились еще десять посетительниц. Журналы сегодня никто не читал – зачем, если есть развлечение получше: заключив в медвежье объятие, Голубчик знакомился с Дорин.

– Не думал, что доживу до этого дня! – верещал он. – К Джорджии Уоткинс приехала мама!

Дорин бросила на меня умоляющий взгляд: похоже, Голубчик перекрыл ей кислород.

– О Боже… – Главный администратор не знал, что сказать. Он оглядывал маму с ног до головы, и, как ни странно, грубо это не выглядело. – Да вы настоящий самородок!

Я расцеловала маму в обе щеки. Голубчик прав: Дорин – настоящий самородок, таких, как она, больше нет. Мамочки, приводящие в «Жан-Люк» тринадцатилетних доченек, совсем другие.

Где-то на задворках сознания замигал тревожный огонек: о чем-то я забыла, что-то упустила… Дорин, бесспорно, красавица, и это без салонных процедур и дорогущей косметики. Даже карандашом для бровей не пользуется…

Боже мой, брови! Я не смыла с бровей клиентки отбеливатель!

– Прошу прощения! – проблеяла я, бросаясь обратно в зал. Вон она… Как же ее зовут? Беззаботно листает французский «Элль».

– Давайте посмотрим, – с деланным спокойствием проговорила я, протирая брови спиртовым тампоном. У-у-уф, кажется, пронесло! Хранящее колористок божество сегодня благосклон-но ко мне. Еще секунда – и брови бы стали оранжевыми… – Шенил поможет вам высушиться, – проговорила я, передавая клиентку новой ассистентке.

На банкетке ждут шесть клиенток плюс еще две в приемной. Все они дамы воспитанные, но всякому терпению существует предел. Сегодня я явно их разочаровываю: ножки в изящных туфельках отбивают нервную дробь, кое-кто уже на часы поглядывает. Да, я играю с огнем.

– Мама! – Я заглянула в приемную. Дорин разглядывала черно-белые снимки моделей, прически, которые создал Жан-Люк. Вот Синди Кроуфорд с копной темных кудрей, ниспадающих на обнаженные плечи, Клаудиа Шиффер, кокетливо поправляющая длинную челку, Наоми Кемпбелл, с гладкими, как шелк, прямыми волосами. В глазах Дорин немой восторг. Или это шок? – Мама!

Она испуганно обернулась, и ледяная корка, покрывшая мое сердце за три года жизни в Нью-Йорке, мгновенно растаяла. Даже в огромном чужом городе Дорин оставалась собой, хоть и вырядилась в лучшую одежду: терракотовые брюки из «Маршаллз», белый джемпер, заказанный по каталогу «Шпигель», деревянные браслеты, удобные белые кроссовки. Боже, как я рада ее видеть! Так рада, что готова пуститься в пляс на мозаичном полу приемной.

– Ты только посмотри на себя! – улыбаясь, проговорила Дорин. Улыбка у нее славная, в Нью-Йорке такой не встретить, а на лице морщинки, добрые, уютные, родные. Такие нужно заслужить, прожив целую жизнь… – Совсем взрослой стала. – Мама оглядывала меня с головы до ног, но не как наши клиентки, с точностью до цента определяющие стоимость твоего гардероба, а так, как может смотреть только моя мама.

– Мне пора…

– Стильные часы, – похвалила мама, поднеся мое запястье к глазам.

Щеки залила густая краска. Часы я купила в день, когда стала старшей колористкой. Классическая прямоугольная модель от Картье по баснословной цене. Эх, зря потратилась… Надеюсь, мама никогда не узнает, сколько они стоят.

– Спасибо! Послушай, у нас тут небольшой аврал. Честное слово, не знала, что так получится. Может, возьмешь ключи от моей…

– Ерунда! – закричал подошедший к нам Жан-Люк. – Мадам, позвольте представиться! – Он взял маму за руку.

– Я знаю, кто вы такой, – пролепетала Дорин. – Шеф Джорджии.

– Oui. – Жан-Люк расплылся в улыбке и поднес мамину руку к губам: – Enchante! Мадам, у вас очень талантливая дочь!

– Спасибо, я тоже так думаю, – чуть слышно ответила мама, и я поняла, что она страшно стесняется. Бедная, в жизни ничего не боялась, а в салоне робеет.

– Для вас, мадам, все услуги салона «Жан-Люк»! – проговорил великодушный маэстро и щелкнул пальцами, будто ожидая появления целой армии слуг. – Маникюр, педикюр, дизайн бровей и, конечно, стрижка!

– Но мне так неудобно…

– Вздор! Я настаиваю! – замахал руками француз. – Пойдемте, я помогу вам переодеться.

Я с беспокойством взглянула на свою банкетку. Похоже, там назревал бунт… Жан-Люк тем временем взял Дорин под локоток и повел к своему креслу. Мама, моя несговорчивая, суровая мама, казалась кроткой, как овечка.

– Все хорошо? – только и спросила я.

Дорин подняла на меня сияющие глаза:

– Ты что, шутишь? Я на седьмом небе от счастья.

Не знаю, сколько часов прошло, прежде чем я смогла снова посмотреть на Дорин. Казалось, раздраженным долгим ожиданием клиенткам не будет конца. Страшно заболели пальцы. На курсах парикмахеров о боли не рассказывают… Хотя я и без курсов все знала и еще ребенком готовила к маминому возвращению теплые ванночки для рук. Но знать – одно, а чувствовать – совсем другое. В дни, когда случался аврал, пальцы немели и казались неживыми, а я еще сильнее восхищалась Фейт Хоником: немолодая ведь, а какие нагрузки выдерживает!