– Ветер гудит, – предположил Алешка. – Наверху, наверное, шторм.

Шторма наверху не было. Но когда мы вступили на последний пролет, над нами раздался страшный треск, непрекращающийся. Мы даже присели от неожиданности. Хорошо еще вниз не ссыпались. По старым ступеням.

Но треск оказался довольно безобидным – мы подняли в небо громадную стаю голубей. Они так и метались над верхушкой колокольни. Как белое курчавое облако. Из которого на нас сыпалось что-то вроде дождика. Но это были не перья. «Эксперименты», – сказал Алешка.

На верхней площадке колокольни не было никаких колоколов, только дубовые балки крест-накрест для них и сплошные перильца из витого ржавого железа, все покрытые, как и площадка, голубиными… следами.

А вид открылся чудесный. Неоглядные дали под синим небом. Отсюда был виден каждый дом, каждый дворик, все улицы в курчавых липах. Но пуще всего было видно бандитское гнездо. Теперь его не скрывал от нас сплошной бетонный забор.

За этим забором стояли в три ряда одноэтажные здания – прежние казармы, наверное. Между зданиями, тоже в ряд, сверкали боками и стеклами почти новенькие машины. Между ними, как муравьи, озабоченно сновали люди. Самые разные. Одни – в рабочих комбинезонах, другие – в строгих костюмах с галстуками. А третьи – в камуфляже с автоматами на плече и с пистолетами на поясе. Но самое главное – прямо напротив ворот стояло небольшое приземистое здание из серого бетона. Без окон и дверей. Только из одной щели угрожающе торчал ствол пулемета. Прямо ДОТ какой-то.

Нам стало неуютно. Вот куда мы ввязались! Это целая бандитская армия. Вооруженная до зубов. А у нас с Алешкой даже рогатки нет. Надо срочно сообщить папе. Пусть принимает меры. И я уже было открыл рот, чтобы сказать об этом Алешке, но призадумался.

И вот почему. Мы, конечно, со слов папы знали, как готовятся и проводятся такие операции по захвату крупных бандитских группировок. Это целое дело, да еще надо получить одобрение начальства. А за это время бандиты могут пронюхать о готовящейся операции, они ведь тоже информацию собирают. Ворвется на территорию наш бравый ОМОН, а там ничего нет – ни угнанных машин, ни оружия. Но может быть еще хуже. Может при захвате разгореться настоящий бой, и тогда неизбежны гибель улик и потери личного состава, как говорит папа. Что это такое – объяснять не надо.

Вот об этом я и сказал Алешке. Он подумал и согласился:

– Ты правильно, Дим, разобрался. Ты молодец. А я тогда что-нибудь придумаю.

Вот в этом я не сомневался.

– Во! – вдруг сказал Алешка. – Он уже здесь! Что-то тащит.

– Кто? Дядя Федор?

– Дядя Рябчик!

– Какой еще опять рябчик?

Алешка усмехнулся:

– Мой бывший друг.

Неужели тот самый?.. Впрочем, меня это не заинтересовало: на колокольне было хорошо. Вокруг красиво, и вольный ветер освежал наши буйные головы.

– Зря я краски не взял, – вдруг пожалел Алешка. – Пейзажик бы сделал.

Умел бы я рисовать, как Алешка, я бы тоже пейзажик сделал. «Вид с Лопушковой колокольни», например. Этот вид того стоил. Он очень красивый был. Лесочки кругом зеленели. Речушка блестела вдали под майским солнцем. Пригорки цветастые разбегались. А по ним кое-где задумчиво бродили пестрые коровы. В небе мелькали легкие ласточки и тяжелые вороны.

Алешка все-таки не вытерпел и достал из кармана (у него в карманах все есть, на все случаи жизни) клочок бумаги и огрызок карандаша. И начал что-то черкать. При этом он пыхтел так, будто не набросок делал, а живописное полотно создавал, размером три на четыре метра. Вроде красного круга…

До сих пор жалею, что не заглянул тогда в этот «набросок». Да мне и не хотелось. Я любовался окружным привольем.

Но спускаться с колокольни все же пришлось, пора настала. Вот только не получилось…

Когда мы оттоптали все сто ступенек, то с удивлением увидели, что нашей баррикады, то есть самодельной лестницы, нет. Она не исчезла совсем, нет. Все ее фрагменты – ржавая кровать, деревяшки и носилки – были в наличии, но в разрозненном виде. И не сама по себе она развалилась – землетрясений в округе за последние триста лет не наблюдалось. Кто-то специально ее разрушил.

Но зачем? Просто из вредности?

– Это менджер из салона приказал, – уверенно сказал Алешка. – Он хочет нас здесь задержать.

– Ему это надо?

– Он нас заподозрил. Он вызвал сюда Валерьяныча. Чтобы Валерьяныч нас опознал. И надавал по шее.

Если не хуже! Все это мне очень не понравилось. Нужно поскорее смываться. И перебираться поближе к папе. Был бы у нас мобильник…

– Дим, я придумал, – сказал Алешка. – Давай найдем какой-нибудь крючок с веревкой и на этот крючок поймаем кровать. Затащим ее сюда.

– И что?

– Как что? Нам надо на чем-то спать!

Как все просто!

– Я не буду здесь спать. Я буду спать дома.

– Давай тогда поорем погромче. Кто-нибудь услышит и спасет нас.

– Ори.

– А ты?

– Я не буду.

– Тебе стыдно? Ладно, тогда давай поднимемся наверх и будем размахивать твоей рубашкой. Кто-нибудь увидит и спасет нас.

– А давай твоей рубашкой махать?

– Не, моей не надо. Вдруг мы ее уроним. – Он задумался на секунду. Придумал: – У тебя зеркало есть?

– Я что тебе, Мариша? Во всех карманах зеркала таскать.

– Жаль. А то бы мы, знаешь, что бы сделали? Стали бы пускать солнечных зайчиков.

– Кому до них дело?

– Как кому? Водителям. Будем им светить прямо в глаза. Они разозлятся и спасут нас.

Только сначала по шее надают.

– Дим, ты спать хочешь?

– Здесь? Нет.

– А есть хочешь?

– Хочу.

– Тогда думай.

Мы уселись рядышком на ступеньке и стали думать.

Прыгать? Высоко. К тому же внизу обломки кирпичей, железяки.

– Я придумал, Дим, – сказал Алешка. – Когда мы отсюда выберемся, я этому менджеру в витрину кирпичом запущу. Вон тем, у кровати.

– Ты не об этом думаешь.

– Ерунда, Дим. Дядя Федор нас выручит. Он ведь знает, куда мы пошли. Подождет до двенадцати ночи и пойдет нас искать.

Не слабо! До двенадцати ночи.

– Тебе скучно, Дим? Тогда пошли наверх.

– Что я там не видел?

– Голубей погоняем, вниз поплюем.

Я подумал и согласился. Чего здесь сидеть? Там хоть можно окрестности обозревать.

Мы опять поднялись наверх. Я немного успокоился из-за того, что Алешка не паниковал и не унывал. Стоит себе, облокотившись на перила, и поплевывает вниз. Так и будет плевать до двенадцати ночи.