…В Москву мы вернулись почти засветло. В «средний» вечер. Поблагодарили дядю Федора.

– Всего делов-то, – сказал он, нагнулся и стал что-то шарить на полу машины. Подобрал и подал нам… ключи от нашей квартиры.

– У тебя дырка в кармане, что ли? – прошипел Алешка. – Голову не потеряй.

– Я голову в кармане не ношу, – прошипел я в ответ.

Дядя Федор тут же вмешался, чтобы мы не поссорились:

– И куда завтра будем ехать?

– Кроссовки выручать.

– Всего делов-то…

Первым делом, войдя в квартиру, я положил телефонную трубку на аппарат. Телефон тут же зазвонил. Это была рассерженная мама.

– Опять не могу дозвониться! Чем вы там занимаетесь? С кем трепались целый день?

– Димка трубку мимо шмякнул. Разозлился, – ответил Алешка.

– На кого?

– Семен Михалыч звонил. Он вспомнил, как ушные капли называются. Только мы все равно забыли.

Я забрал у него трубку и спросил маму:

– А как ваши шашлыки?

– Еще не знаю, – вздохнула мама. – Мы пока на грядках.

– Клубнику собираете?

– Сажаем.

– А потом? – спросил я. – Будете шашлыки поглощать?

– Потом будем воду носить в бочку. Издалека. Для душа. А вы чем занимались? Кроме болтовни по телефону?

Алешка выхватил у меня трубку:

– Мам, мы в церковь ходили. Так здорово. Мы даже немного заблудились.

Мама ошарашенно молчала. А Лешка вдохновенно врал дальше. Нет, не врал, он говорил почти правду:

– Голубей покормили. Лестницу починили.

– В нашем подъезде? – упавшим голосом уточнила мама.

– Нет, в соседнем, недалеко от нас. Железную такую. На кровать похожую.

Мама, наверное, взялась одной рукой за висок. И сказала:

– Все! Хватит. Я позже перезвоню.

– Мам! – успел посоветовать Алешка, – ты воду не ведром, а кружкой носи! Самой маленькой. А ведрами пусть дядя Каша таскает. И тетя Мариша.

– Ей нельзя, – длинно вздохнула мама, – она фигуру бережет. – И положила трубку.

– Ты чего ей наплел? – набросился я на Алешку.

– Ничего особенного, все по правде. – Похвалился: – Я ей еще про палец не сказал.

– Про какой еще палец?

– Указательный, Дим. Я его немного зашиб, когда по кровати спускался, об кирпич.

– Покажи!

– Разуваться не хочется.

– Не понял.

– На ноге, Дим.

Указательный палец на ноге! Это что-то новенькое!

– Какие вы все странные, – проворчал Алешка. И стал подробно объяснять: – На руке большой палец есть? Есть. А рядом с ним какой? Указательный. На ноге большой палец есть? Есть! А рядом с ним тогда какой? Как называется?

Это называется средний вечер. Или ранний день. А может, и поздний.

У меня и так уже от всех сегодняшних событий голова гудела. Мне хотелось только одного – лечь в постель и отвернуться от всех проблем к стенке.

Я так и сказал Алешке. Он согласился:

– Правильно, Дим. Утро вечера мудренее. Так всенародный опыт говорит.

Едва моя голова коснулась подушки, как перед моими закрытыми глазами побежала лента дороги, закурчавились кленовые липы, замелькали красивые краденые иномарки. А потом все закружилось и ухнуло в темноту…

– Дим! Я все придумал! – ворвался в мой сон радостный Алешкин голос. – Вставай.

Я открыл глаза. Утро вечера мудренее, как говорит «всенародный» опыт.

Мудрое утро было очень яркое. Прямо в лицо мне светило вовсе не солнце, а наша люстра. Не сразу до меня дошло, что это не раннее утро, а все еще поздняя ночь.

– Ты что! – Я вскочил. – До утра не мог потерпеть?

– Я хотел тебя поскорее обрадовать, – виновато, но с хитринкой сказал Алешка. – Я операцию придумал. Мы их тепленькими возьмем.

Мне они и холодненькими на фиг не нужны. Особенно ночью, после утомительного дня. Но Алешка начал нашептывать мне такое, что я сразу как бы проснулся. И сначала хотел сказать: «Ни за что!», потом – «В этом что-то есть!», а еще потом – «Блеск!»

Алешка, дитя Шерлока Холмса, полковника милиции, конечно, неплохо разбирался в некоторых деталях оперативной работы. И он знал, что такое внедрение в преступную группу. В этой группе появляется новый бандит (сотрудник милиции), входит в доверие и начинает развал банды изнутри. Узнает про ее планы, про все, что она натворила. А самое главное – дает главарям неправильную информацию, чтобы эта банда, в конце концов, так влипла, чтобы уже не выбралась…

Вот и Алешка задумал что-то похожее. Что-то вроде внедрения и неправильной информации. Чтобы они влипли. И не как бы, и не типа того, а по полной программе.

Но это было очень опасно. Поэтому я и хотел сразу же сказать: «Ни за что!» Потом мне эта идея понравилась, и я согласился ее протолкнуть. Но только собственными руками, а не Алешкиными.

– Ты что! – Алешка вытаращил глаза. – Дим, у тебя не получится. Ты врать не умеешь. А там, знаешь, сколько врать придется.

Да, я врать еще не научился. А у Алешки это здорово получается. Очень естественно и правдоподобно. Наверное, потому что он врет очень близко к правде. И с очень ясными глазами. И ресницами при этом щелкает очень убедительно. Но надо сказать в его пользу, что для своей выгоды он никогда не врет. Он врет либо для врагов, либо для того, чтобы не огорчать папу и не пугать маму.

– И ты не волнуйся, Дим. Ты же будешь почти рядом. И если надо, разнесешь их всех вдребезги.

Я бы с удовольствием, вот только чем?

– Дим, ты не знаешь, где газета, в которой про папу писали, как про героя-полковника?

– Мама ее куда-то спрятала.

– Под подушку, наверное.

– Ну, конечно! Под подушку! Как ты свои кроссовки! Она у нее в любимой шкатулке.

У мамы есть такая заветная шкатулочка. Вообще-то, это коробка от конфет. Железная такая, с Дедом Морозом и Снегурочкой на крышке. Эти конфеты маме подарили на работе. Конфеты она отдала нам, а коробку, как Алешка на нее ни облизывался, оставила себе. И стала в нее складывать свои драгоценности. Счета за квартиру, папины письма, некомплектные пуговицы, рассыпанные бусы и другие прищепки.

Газета оказалась в шкатулке. Очень аккуратно сложенная. Мы еще раз перечитали эту статью, а Лешка взял красный фломастер и аккуратно подчеркнул в ней несколько фраз.

– Зачем? – коротко спросил я, ткнув пальцем в газету.

– Это, Дим, как бы пароль будет.