— Драка? — переспросил отец. — Из-за Евроармии?

— Это же твой проект?

— Нет, ну не только мой…

— Я слышал, они проголосовали против.

— Правильно, — подтвердил отец. — Но это не имеет значения. Прибалты с поляками устроили шумиху, что это будет не армия, а фикция, что они предпочитают НАТО…

— И скандинавы, да?

— Поляки хотят, чтобы их защищали от России, — сказал отец. — А Россия сама в наблюдательном совете этого проекта, вот и обиделись. На самом деле там всё нормально — французы, немцы и итальянцы подписались, а Вашингтон мы убедим на «большой восьмёрке», так что эти ребята… — Отец кашлянул. — Остальное не по телефону.

— Понятно, — сказал Иоанн. — Ладно, у меня тут лекция…

— Пока, — попрощался отец. — Матери позвони.

Элизабет прижалась спиной к стенке туалета: ногой упёрлась в унитаз, протянула над раковиной левую ладонь и растопырила пальцы. В мягкой коже между указательным и большим пальцем темнел небольшой квадрат, вживлённый чип-идентификатор. Элизабет взяла нож покрепче и надавила режущей кромкой лезвия на кожу.

Поезд повернул, Элизабет тряхнуло, но она сохранила равновесие. Нож был недостаточно острый, но выбирать не приходилось. Эта штука в руке ей надоела, этот чип-идентификатор её просто достал: свидетельство покорности, клеймо позора, которое теперь вживляют поголовно всем воспитанникам детских домов. Элизабет вживили чип одной из первых, ещё до того, как процедура стала массовой и обязательной: христианский дом спасения «Надежда», белое трёхэтажное здание на берегу экологически чистого озера Бхалсва, опасался побега юной воспитанницы.

Попав в детский дом в двенадцатилетнем возрасте, спасённая из рабства Пурпурного Человека Элизабет вела себя, мягко говоря, непросто. Сперва она отказывалась разговаривать с воспитателями, объявляла голодовки и даже нападала на врачей. Психиатры несколько раз пытались диагностировать у неё нарушения в развитии, и только её цепкий взгляд, быстро оценивавший происходящее, помог распознать в Элизабет умную, способную, но до смерти напуганную девочку.

Первый год она не ходила на уроки и ни с кем не общалась. Её пришлось заново учить читать и писать, но сложнее всего было справиться с её страхами. По ночам Элизабет мучили кошмары, а днём накатывали приступы паники. Хуже всего было то, что, понимая тяжёлое состояние девочки, воспитатели дома спасения принуждали её к послушанию: бесконечно указывали, как нужно себя вести, а если она не слушалась — били, и боль неизменно была пурпурного цвета.

Со временем Элизабет успокоилась; когда ей бывало тяжело, когда Пурпурный Человек снова появлялся, она вспоминала Капилу, и он был для неё спасительным якорем. Она думала, что бы он сделал на её месте. Притвориться покорной? Стерпеть боль? Слушаться взрослых? Получать хорошие отметки в школе, не драться с воспитанниками дома спасения, которые — несмотря на её предупреждения — продолжают глазеть?..

Элизабет всё реже вспоминала, что тело Капилы так и не обнаружили, а суд над Пурпурным Человеком зашёл в тупик, и обвинению не удалось доказать покушения на убийство. Элизабет осмелела настолько, что при участии лечащего врача из дома спасения сумела дать показания — их записали на камеру и демонстрировали в суде. Элизабет даже забыла о том, что медицинское обследование, которое она прошла, попав в детский дом, диагностировало беременность, и ей сделали аборт.

Милый улыбающийся врач пытался заигрывать с ней. Он обезболил ей тело ниже груди и засунул внутрь шланг с длинной тонкой иголкой с отверстием на остром конце. Он ковырялся в ней, высасывая из неё частички эмбриона, аппарат шумел, как вентилятор, и Элизабет чувствовала в животе зуд, потом лёгкое жжение, а затем её чуть не вывернуло наизнанку.

— Вот и всё, — буднично сказал врач, выключая аппарат и вытаскивая из неё иглу. Игла была в крови и слизи, когда он выкидывал её в пакет для отходов; а пока врач мучил её, Элизабет воображала, как таким же приспособлением она убивает Пурпурного Человека — выскрёбывает его внутренние органы через нос или дырку в заднице. Ещё она вспоминала свою мать: ведь она родила Элизабет против собственного желания, находясь в заложниках у мужа, пакистанского террориста. Как и Пурпурный Человек, тот приходил и насиловал её мать в мерзком подвале, и это был не насильник с улиц Дели, а её отец, её, Элизабет, родной отец… Пыталась ли мама убить его, как сама Элизабет пыталась убить Пурпурного Человека? Хотела ли она совершить самоубийство? А когда ребёнок родился, не пыталась ли она умертвить его, как поступила бы сама Элизабет: если бы ей пришлось родить дитя в том подвале, она бы точно его придушила или разбила бы ему голову, только бы не иметь ребёнка от НЕГО…

Думала ли об этом её мать? Не заносила ли она руки над горлышком новорождённой? И не было ли у Элизабет братьев и сестёр, о которых она никогда не слышала?..

В ночь её рождения какие-то люди из далёкой неизвестной страны, наверное из Европы, пришли и убили её отца, позволив матери бежать на юг…

Но и в Индии, куда мама так стремилась попасть, она не нашла покоя: полиция разогнала их мигрантский посёлок, и Элизабет понятия не имела, что случилось с её матерью. Люди из дома спасения пытались её разыскать, но у них ничего не вышло: может, её депортировали обратно, а может, она попала в сексуальное рабство к другому Пурпурному Человеку.

Зарегистрировав подросшую Элизабет как новую рабочую единицу, Республика Индия не собиралась её отпускать. Привыкнув к людям и начав посещать занятия, Элизабет быстро вырвалась в ряды лучших учеников класса (хотя друзей не завела, дети продолжали считать её психом), и теперь дом спасения «Надежда» собирался отправить её в колледж, дающий дешёвое двухлетнее образование по ипотечному кредиту. Ей предстояло остаться жить и работать в загнивающем от ядовитого смога мегаполисе. Нищая жизнь в одной из лачуг в трущобах, ничем не лучше той, в которой они кантовались с мамой, но жизнь легальная. Борясь с подростковой преступностью, беспризорностью и безграмотностью, Нью-Дели выращивало покорное поколение, живущее на грани бедности, покупающее по дешёвке гаджеты с доступом в Сеть и потому всем довольное, полностью контролируемое через социальные сети.

Но у Элизабет были другие планы. Прочь из Дели! Этот город отнял у неё мать и три года жизни, он научил её никому не верить и никому не подчиняться. Он показал ей самое дно, куда только может опуститься человек, и она подозревала, что пурпурный цвет теперь вечно будет отзываться в ней болью. Она ненавидела этот город, ведь Пурпурный Человек был служителем правопорядка, полицейским инспектором, и власть имущие годами закрывали глаза на его подпольный детский бордель потому, что он водил туда неких «влиятельных людей». Это было настолько мерзко, что единственный выход для себя Элизабет видела в побеге.

Несколько месяцев назад она прочитала в Сети о программе для мигрантов, принятой новым правительством Объединённой Кореи. Элизабет видела ролик с призывом приехать в Северную Корею и найти там работу. Нам Туен, министр Республики Корея по развитию территорий севера, обещал доступное жильё в бессрочный льготный кредит, немедленное трудоустройство и государственную программу медицинского страхования, налоговые каникулы и субсидирование любого бизнеса — от частных школ до IT-компаний. Элизабет понимала, что всё это правдой быть не может, но с момента Объединения прошло уже четыре года, на север Кореи хлынули инвестиции, в регионе начинался бурный рост, Пхеньяну с избытком хватало денег, а вот мозги были в дефиците.