десяток идет, а его дочуре Иринушке шесть годков, а Катюшке и того меньше — всего-то третий. Да и сыну Антипатру — дали ж парню имечко! — лишь пятнадцать. Андреич теперь потомственный дворянин, потому сына в Морское училище определил. И неважно, что сын — полурусский-полуалеут. Впрочем, почему полурусский? По батюшке — так вполне русский. Вон у Филиппа Кашеварова, которого Андреич за его знания поставил учителем еще в самой первой школе, от новой жены-алеутки тоже сынок народился, в честь правителя, а может, и в честь императора, Александром нареченный, — так он что, полурусский, ли чё ли?

Задумавшись, Тимофей пропустил момент, когда правитель перешел от мечтательных рассуждений к инструкциям. Очнулся, когда Баранов торкнул его в бок:

– Ты чего, Тараканыч, заснул, что ли? Кого, спрашиваю, с собой возьмешь?

– Кого, кого! Известно, кого. Партовщиков своих — Зырянова Касьяна, Кулакова Парфена, Овчинникова Козьму… Ну и всё, пожалуй!

– Маловато. У тебя ж больше было?

– А остатних Булыгин отпросил, ему нужнее.

– Значит, надо новых набрать.

– А для ча, Андреич? Сам говоришь, на переговоры едем. Не промышлять, не воевать…

– Ну, во-первых, слыхал небось, что гавайцы с Куком учинили? А во-вторых, бостонцы там с британцами шастают, как бы пакость какую не устроили.

– Про Кука сказку слышать доводилось. Так ты в нее веришь, ли чё ли? Ежели б его взаправду съели, бостонцы и протчие от Гаваев шарахались бы, как от чумы.

– Или перебили всех каннибалов… Но ты все ж таки посмотри среди новоприбывших, отбери себе десяток да Булыгину с Кусковым по полутора десятков надобно. Ты ж будешь заходить и в Александровскую крепость, и в Росс. Я Ютрамаки помощь обещал, он союз свой индейский укрепляет. Представляешь, сто миль береговой полосы подарил Компании… ну, не совсем, конечно, подарил — повезешь своему тестюшке два десятка ружей и пару фальконетов трехфунтовых. Николай Исакович еще два форта собирается заложить — вот и их снаряжать потребно!

– На чем пойдем? И с кем? Опять с бостонцем, ли чё ли?

– Пойдете на «Ильмене» с Водсвортом. — Заметив недовольную гримасу Тараканова, Баранов вздохнул: — Ну, что поделать, Тараканыч? Нет у нас пока своих капитанов. Со дня на день жду «Юнону» из Петропавловска. Антипатр должен прибыть на морскую практику.

– Да ну-у! Вот уж радость так радость отцу-матушке! Слушай, Андреич, а ты отправь его со мной, на той же «Ильмене»? Будет у меня свой надзиратель за этим хитрецом Водсвортом.

– Анна! — крикнул Александр Андреевич. — Мать, выдь сюда!

В кабинет правителя вплыла жена, индеанка из племени танаина. Когда-то, как помнил Тараканов, она была аманаткой-воспитанницей, стройной красавицей. Баранов окрестил ее, выучил русскому языку, русской грамоте и как-то само собой девушка стала его женой. Русская-то его «половина», Матрена, в девичестве Маркова, не поехала в Америку, осталась в Каргополе со своими кровными детьми Аполлоном и Афанасией (общих детей у супругов не было), а Александр Андреевич был еще в крепкой мужской силе, вот и не устоял. Анна Григорьевна двоих, Антипатра и Ирину, родила ему вне церковного брака, отец их усыновил, а когда Матрена умерла, правитель обвенчался с Анной, и они заимели еще одну дочь, Екатерину. За 17 лет семейной жизни Анна Григорьевна располнела, однако и к 40 годам сохранила гордую индейскую красоту.

Тараканов залюбовался ее статью. Вот и Алена моя такой же будет, с удовольствием подумалось ему.

– Чего изволите, батюшка Александр Андреич? — нараспев спросила Анна Григорьевна.

– Вот Тимофей Никитыч предлагает Антипатра с ним отправить, на «Ильмене». Что ты об этом скажешь, мать?

– А пущай, — ответствовала мать. — Тимофей Никитыч плохому не научит. Антипатр не токмо морскому делу подучится, но и хозяйственному. Глядишь, потом правителем, как отец его, станет.

– Ну, ступай, ступай… — чуть смутившись, отправил жену Баранов и уже вслед ей сказал: — Ишь ты — правителем!

– А чего! — поддержал Анну Григорьевну Тараканов. — Считай, смена подросла!

Баранов покраснел от удовольствия.

– Да какая там смена! Вот гардемарина получит, тогда и подумаем, где пригодится. А смену, коль надо будет, мне Главное правление пришлет — хорошо бы не бюрократа записного, а радетеля дел наших. Только откуда ж они там, в столицах, возьмутся?

И такая тоска в этих словах послышалась Тимофею Никитичу, что ему зябко стало, дрожь пробежала промеж лопаток.

Трудненько правителю приходится — хозяйство-то растет, думал Тараканов, шагая к казарме, где размещали новоприбывших с Большой земли, как недавно стали называть российские берега, в отличие от материковой Америки, называемой русскими Матерой землей. Казарму построили неподалеку от портовых причалов и верфи, на стапеле которой возвышался остов строящегося фрегата. Устройством новожилов занимались приказчики Управления Русской Америки, выбранные Барановым из россиян и грамотных аборигенов, показавших свои способности. Один он уже давно не справлялся, потому и расширял Управление. Создавал отделения: первым делом, конечно, промысловое и торговое, потом строительное — жилищное и корабельное, совсем новое — рудознатное, ну и основу основ — отделение народного образования, потому как главный правитель убежденно считал: неграмотный человек ни в каком деле ничего хорошего сотворить не сумеет. Школы он старался открывать в каждом поселении; учеников было много, вслед за отпрысками русских и смешанных семей своих детей в учебу стали отдавать алеуты, эскимосы-инуиты и, наконец, колоши-тлинкиты и индейцы из других племен. Учились вместе мальчики и девочки, и вторые частенько оказывались успешнее первых. Не случайно старшенькая у Филиппа Кашеварова дочка только-только закончила школу, и сама уже стала учить.

Поначалу учителей, понятное дело, не хватало: даже кто мог, не хотел этим заниматься — с детьми очень уж хлопотно, а жалованье — такое смешное, что плакать хочется, как говаривал сам правитель. А вот когда дело пошло по новым императорским указам, деньги хорошие появились, а за ними и учителя, тут не только школы — задумал Александр Андреевич училище открыть, чтобы ребят постарше, ну и взрослых, кто пожелает, обучать наинужнейшим профессиям. Это же проще (и дешевле!), чем по российским весям выискивать мастеров подходящих да за тыщи верст их заманивать.

– Будут у нас, товарищи, свои города, о чем мечтал наш отец-основатель Григорий Иванович, — вещал подчиненным продолжатель дела Шелихова, — а главным обязательно будет город, нареченный его именем.

Будет, все будет, думал Тимофей Никитич, вспоминая давнишние чаепития с Александром Андреевичем в его дощатой хибарке, мало тогда похожей на жилье главного правителя Компании, а фактически — губернатора огромной колонии. Это теперь у него двухэтажный дом в середине крепости, ощетинившейся двумя десятками пушек разного калибра, а в пору первого, до мятежа колошей, заселения Ситки Баранов о себе совершенно не заботился,