Луис посмотрел направо. Половина Речел была пуста, одеялооткинуто. Солнце уже встало. Он посмотрел на часы и увидел, что уже околовосьми. Речел дала ему выспаться… Возможно, намеренно.

Обычно это раздражало его, но не в это утро. Луис глубоковздохнул, радуясь, что может понежиться в солнечных лучах, косо льющихся изокна; насладиться реальностью окружающего мира. Пылинки танцевали в потокахсвета.

Снизу позвала Речел:

– Элли, спускайся и не забудь бутерброды! Давай на автобус,Эл!

– Ладно! Вот твоя машина, Гадж. А я уезжаю в школу.

Гадж негодующие завопил. Хотя немного не так… Гадж могпроизносить только отдельные слова: биб, кратт и элли-бин – но текст выгляделпредельно понятным: Элли должна остаться. Увы, общественное образование ждалоее. Снова послышался голос Речел.

– И встряхни своего папочку, прежде чем спуститься.

Вошла Элли, ее волосы были собраны в хвост; сегодня онанадела красное платье.

– Ладно, папочка, – она подошла и легонько поцеловала его вщеку, а потом помчалась вниз по лестнице.

Сон начал блекнуть, растворяться. И слава богу!

– Гадж, – позвал Луис. – Пойди и поцелуй папочку.

Гадж игнорировал слова отца. Он вслед за Элли отправилсявниз по лестнице, так быстро, как только мог, завывая:

– Прекрати! Пре-кра-ти-пре-кра-ти… Прекрати! – он вопил вовсю силу своих детских легких. Луис заметил сынишку в подгузниках и ластиковыхштанишках, проскочившего через лестничную площадку мимо двери спальниродителей.

Речел позвала снова:

– Луис, где ты? Ты проснулся?

– Конечно, – ответил он, садясь в постели.

– Говорю тебе, он проснулся. – сказала Элли. – Я ухожу.Пока.

Входная дверь хлопнула и оскорбленно вздохнул Гадж.

– Тебе одно яйцо или два? – спросила Речел, явно обращаясь кЛуису.

Луис рухнул назад на одеяла и поставил ногу на вязаныйковрик, готовясь сказать жене, что не хочет яичницы; ему бы тарелочкуовсянки.., но слова застряли у него в горле.

У него оказалась грязная нога. К ней прилипли сосновыеиголки. Сердце Луиса подскочило к горлу, словно безумный чертик выскочил изкоробки. Глаза выпучились, зубы прикусили бесчувственный язык, и тогда Луиссбросил одеяло. Нога, лежавшая на кровати, оказалась точно такой же. Широкаягрязная полоса на простынях.

– Луис?

Он увидел несколько сосновых иголок, прилипших к голеням, инеожиданно посмотрел на бицепс правой руки. Там была царапина, на кожевыступила кровь, точно там, где его во сне поцарапала мертвая ветка.

«Сейчас закричу. Чувствую, ох закричу!»

Он мог закричать: крик поднимался у него в груди.., иничего, лишь большой, холодный груз страха. Прихватило по-настоящему. «Все насамом деле, – подумал он, – эти иголки, грязь на лодыжках, кровавая царапина наруке».

«Сейчас я закричу, а потом сойду с ума. Больше мне не нужносмотреть туда…»

– Луис? – Речел начала подниматься по лестнице, – Луис, тычто, снова уснул?

Он боролся с собой две или три секунды; боролся точно также, как тогда, когда услышал слова Паскова, умирающего на одеяле в МедицинскомЦентре. И он выиграл. Склонил чашу весов в свою сторону и решил: Речел недолжна видеть, что его ноги грязные и в иголках; одеяла соскользнули на пол,открыв испачканную землей простыню.

– Я проснулся, – весело сказал он. Его язык неожиданно сталкровоточить, ведь он прикусил его. У Луиса закружилась голова, и что-то глубоковнутри отступило. Он удивился: почему он снова оказывается в пределахдосягаемости безумных иррациональностей; или так было всегда?

– Одно яйцо или два? – поднявшись на две или три ступени,Речел остановилась. Слава богу!

– Да, – ответил Луис, едва понимая, что говорит. – Сделайболтушку.

– Ладно, только для тебя, – ответила жена и сталаспускаться.

Луис быстро, с облегчением, закрыл глаза, но тут же передним возникли серебряные глаза Паскова. Луис немедленно открыл глаза. Он сталдвигаться быстро, пытаясь ни о чем не думать. Он сдернул белье с кровати. Содеялами оказалось все в порядке. Луис скомкал простыни и, выскочив в коридор,бросил их в специальное отверстие, откуда по отдельному мусоропроводу грязноебелье спускалось на первый этаж в большую бельевую корзину.

Потом, бегом, Луис заскочил в ванну, повернул вентиль кранаи шагнул под душ, сделав воду такой горячей, что она почти обжигала. Послеванны Луис досуха вытерся полотенцем.

Теперь Луис чувствовал себя лучше. Ситуация хоть как-тоначинала поддаваться контролю. Вытираясь, Луис неожиданно подумал: он чувствуетсебя как убийца, который верит, что нужно избавиться от всех улик. Он продолжалвытираться, но уже со смехом. Смеялся и смеялся, и не мог остановиться.

– Эй, там! – позвала Речел. – Что тебя так развеселило?

– Секрет, – ответил Луис, продолжая смеяться. Он былиспуган, но страх не мог пересилить смех. Смех навалился, поднимаясь из живота,который так напрягся, что стал твердым, словно скрепленная известкой каменнаястена. С Луисом случился приступ смеха, потому что он решил, что самое лучшее:бросить простыни в грязное. Раз в пять дней Мисси Дандридж приходилапылесосить, чистить их дом.., она и отнесет вещи в прачечную. Речел увидит этипростыни, только когда снова постелет их на кровать.., чистыми. Луис предполагал,что, возможно, Мисси прошепчет ночью своему мужу, что Криды занимаютсястранными сексуальными играми, купаются в грязи и катаются по сосновым иголкам.

Такая мысль заставила Луиса захохотать еще громче. Онперестал смеяться, лишь когда оделся, и понял, что чувствует себя намноголучше. Почему так, он не знал, но было именно так. Комната выглядела обычно,только обнаженная кровать вносила некий диссонанс. Но он должен замести следы.Может, «улики» правильное слово, которое нужно использовать, ведь он чувствовалсебя словно преступник.

«Может, так случается всегда, когда люди сталкиваются снеобъяснимым, – подумал он. – Может, они так всегда поступают, сиррациональным, разрушающим нормальную последовательность причин и следствий, ккоторому привыкли на Западе. Может, точно так же ваш разум станет сражаться слетающими тарелками, если вы увидите их молча парящими у вас за домом однаждыутром и отбрасывающими густые маленькие тени; с дождем из лягушек; рукой,выползающей посреди ночи, чтобы схватить вас за голую пятку. Припадок смеха,как припадок страха, когда начинаешь кричать, не можешь остановиться.., до техпор, пока не успокоишься сам собой, пока страх сам собой не уйдет, словно песокиз почки».