слишком очевидна? – прибавил Дюпен.

– О господи! Что за мысль!

– Слишком легко разъясняется.

– Ха-ха-ха! – ха-ха-ха! – хо-хо-хо! – захохотал гость. – Ну, Дюпен, вы меня просто уморите.

– Но в чем же, наконец, дело? – снова спросил я.

– Вот я вам расскажу, – отвечал префект, тяжело дыша и откидываясь на спинку кресла. – Расскажу в нескольких словах, но должен предупредить: дело требует строжайшей тайны, и я, вероятно, потеряю место, если узнают, что я сообщил тайну другим.

– Продолжайте, – сказал я.

– Или нет, – дополнил Дюпен.

– Ну вот: я получил извещение от одного высокопоставленного лица, что из королевских апартаментов похищен крайне важный документ. Лицо, похитившее его, известно; тут не может быть никаких сомнений; видели, как оно брало документ. Известно также, что документ до сих пор остается в его руках.

– Почему это известно? – спросил Дюпен.

– Это ясно по самой природе документа, – отвечал префект, – и по тому, что до сих пор не обнаружились последствия, которые должны обнаружиться, когда документ не будет больше в руках вора, то есть, когда вор употребит его для той цели, для которой украл.

– Нельзя ли немножко яснее? – сказал я.

– Хорошо, я скажу так, что бумага дает своему обладателю известную власть, там где эта власть имеет огромную силу, – префект любил дипломатические обороты речи.

– Я все еще ничего не понимаю, – заметил Дюпен.

– Нет? Хорошо. Предъявление этого документа третьему лицу, которое я не стану называть, затронет честь одной очень высокопоставленной особы; вот что дает владельцу документа власть над этой знатной особой, спокойствие и честь которой, таким образом, подвергаются опасности.

– Но, – заметил я, – ведь эта власть зависит от того, известно ли похитителю, что пострадавшая особа знает, кто украл письмо. Кто же осмелился бы…

– Вор, – перебил префект, – министр Д., человек, который осмелится на все – достойное и недостойное. Самый способ похищения так же дерзок, как и остроумен. Документ, о котором идет речь (письмо, если уж говорить откровенно), был получен пострадавшей особой, когда она находилась одна в королевском будуаре. Во время чтения она была захвачена врасплох появлением другой знатной особы – именно той, от которой надлежало скрыть письмо. Не успев второпях сунуть его в ящик, она должна была оставить письмо на столе. Впрочем, листок был положен адресом вверх, а исписанной стороной вниз, так что смог остаться незамеченным. В эту минуту входит министр Д. Его рысьи глаза мигом замечают листок, узнают почерк на адресе, видят смущение высокопоставленной особы, и он догадывается о ее тайне. Поговорив о делах, министр с обычной своей торопливой манерой достает из кармана письмо, похожее на то, о котором идет речь, разворачивает его, делает вид, что читает, потом кладет на стол рядом с первым. Затем продолжает разговор о государственных делах. А через четверть часа уходит, захватив письмо, вовсе не ему адресованное. Особа, которой принадлежало письмо, не могла остановить вора в присутствии третьего лица. Министр отретировался, оставив на столе свое письмо, самого пустого содержания.

– Итак, – сказал Дюпен, обращаясь ко мне, – условия именно такие, какие, по вашему мнению, нужны, чтобы власть была действительной: вору известно, что потерпевший знает, кто вор.

– Да, – подтвердил префект, – и вот уже несколько месяцев, как вор пользуется этой властью для осуществления своих крайне опасных политических замыслов. Обворованная особа с каждым днем все более и более убеждается в необходимости вернуть письмо. Но этого нельзя сделать открыто. В конце концов, доведенная до отчаяния, она поручила все дело мне.

– Полагаю, – заметил Дюпен, скрываясь в облаках дыма, – что более проницательного агента нельзя и желать, нельзя даже вообразить.

– Вы льстите мне, – возразил префект, – впрочем, возможно, что кое-кто и держится подобного мнения.

– Как вы сами заметили, – сказал я, – письмо, очевидно, в руках министра; только угроза, а не само использование письма дает министру власть; если письмо будет пущено в ход, то власть закончится.

– Именно, – сказал префект, – я и действовал на основании этого убеждения. Прежде всего я решился обыскать дом министра. Главное затруднение состояло в том, чтобы произвести обыск без его ведома. Надо было во что бы то ни стало избежать опасности, грозившей в случае, если бы он узнал о моих замыслах.

– Ну, – сказал я, – вы имеете огромный опыт в подобного рода вещах. Парижская полиция не раз уже проделывала такие штуки.

– О да; оттого-то я и не отчаивался. К тому же и привычки этого господина были мне на руку. Он сплошь и рядом не ночует дома. Прислуги у него мало, спит она далеко от комнаты месье и состоит главным образом из неаполитанцев, которых ничего не стоит напоить. Как вам известно, у меня есть ключи, с помощью которых можно отворить любую дверь в Париже. И вот, в течение трех месяцев, почти каждую ночь, я самолично обыскивал квартиру Д. Это было в интересах моей чести; более того, – говорю это по секрету – награда назначена огромная. Итак, я искал без устали, пока не убедился, что вор еще хитрее, чем я. Думаю, что я исследовал каждый уголок, каждую щель, в которой могло бы быть запрятано письмо.

– Но разве нельзя себе представить, – заметил я, – что письмо, хотя и находится в руках министра, в чем не может быть сомнения, спрятано вне его квартиры?

– Вряд ли, – сказал Дюпен. – Запутанное положение дел при дворе, а в особенности интриги, в которых замешан Д., требуют, чтобы документ всегда находился под рукой, чтобы его можно было пустить в ход в любую минуту. Это для Д. столь же важно, как самое обладание документом.

– Возможность пустить его в ход? – спросил я.

– Вернее сказать – уничтожить, – отвечал Дюпен.

– Да, – заметил я, – в таком случае письмо, очевидно, в его квартире. При нем оно не может находиться, об этом и говорить нечего.

– Разумеется, – подтвердил префект. – Мои агенты, под видом мазуриков, два раза нападали на него и обыскивали на моих глазах.

– Напрасно вы беспокоились, – заметил Дюпен. – Д. не совсем же лишен рассудка и, без сомнения, ожидал подобных нападений.

– Не совсем лишен рассудка, – возразил префект, – но ведь он поэт, стало быть, не далеко ушел от полоумного.

– Так, – сказал Дюпен, задумчиво выпуская клуб дыма, – хотя и я тоже когда-то грешил виршами.

– Не могли бы вы, – спросил я, – рассказать подробнее об обыске?

– Видите ли, времени у нас было довольно, и мы искали везде. Я ведь собаку съел на этих делах. Я обыскал весь дом, комнату за комнатой, посвятив не менее недели каждой. Мы начинали с осмотра мебели. Отворяли все ящики – вы, я думаю, сами понимаете, что для хорошего сыщика