– Приятного аппетита!

– Шпашибо! – промямлила Авилкина, не переставая жевать.

– Слушай, тут такое дело… Короче, ты должна меня сейчас же свести с этим твоим парнем. Ну, который тебе интервью давал.

Поймав негодующий взгляд Авилкиной, Матвей усмехнулся:

– Только не говори, что ты отправила его в Канаду в рамках программы по защите свидетелей!

Справившись с последней котлетой и допив залпом компот, Саня спросила, подозрительно уставившись на Матвея:

– А зачем это он тебе нужен?

– Ну, просто нужен, понимаешь? – Матвей провел по горлу ребром ладони. – Нужен позарез! – И поскольку Авилкина молчала – размышляла, видимо, – Матвей попробовал ее «дожать»: – Слушай, Саня, а ты вообще веришь мне? Ну так, по-человечески?

– Вообще – верю, – ответила Авилкина и, подумав, добавила: – Пока…

– Ну так вот… – Матвей старался говорить как можно убедительней. – Я тебе обещаю, что личность этого твоего свидетеля останется в тайне! Понимаешь?

– Ладно… – сдалась Саня. – Только запомни: ты мне пообещал! И не сболтни никому – ни Егору, ни даже родной маме!

– Лады! – ответил Матвей. – Ну что? Пойдем?

Они поднялись на третий этаж. Там было шумно от снующей и галдящей ребятни.

Авилкина довольно быстро отыскала среди носящихся и орущих малышей того, кто был нужен Матвею, то есть своего свидетеля. Им оказался шустрый, стриженный под «ежик» блондинчик лет девяти-десяти. Подведя мальчишку к Матвею, Саня сказала:

– Пашик, вот это – Матвей. Он редактор газеты «Большая перемена». Вернее, главный редактор. У него есть к тебе вопросы. Ты на эти вопросы должен ответить. Ты понял?

Мальчик, которого Авилкина назвала Пашиком, кивнул и с любопытством уставился на Матвея. Тот сказал, обращаясь к Авилкиной:

– Саня, спасибо тебе большое. А теперь ты иди, ладно? Мне с парнем поговорить надо, желательно наедине.

Обиженно фыркнув и напомнив Матвею про его обещание не разглашать имени свидетеля, Авилкина испарилась. А Матвей обратился к Пашику:

– Тебя, значит, Павел зовут?

– Угу, – кивнул пацан. – А фамилия моя…

– Да не нужна мне твоя фамилия, – перебил его Матвей. – Ты, Паша, вот что мне скажи. Вот в разговоре том, в кабинете у завуча… Ну, который ты подслушал…

– Да не хотел я подслушивать! – заявил Павел. – Это нечаянно вышло!

– Конечно, нечаянно, я понимаю, – успокоил пацана Матвей. – Дело не в этом совсем. Ты вот вспомни, не говорила ли Тереза Дмитриевна или мужик тот, Дмитрий Петрович, как зовут этого новенького? Или там в каком он классе будет учиться?

Павел добросовестно задумался. Для этого он наморщил лоб, а рукой стал чесать у себя за ухом. «Наверное, ему так лучше думается!» – решил про себя Матвей.

Тем временем Павел, просветлев лицом, сказал:

– Ага! Есть!

– Что, вспомнил? – встрепенулся Матвей.

– Ну! – ответил Павел и добавил не без гордости: – У меня память знаешь какая? Учителя все фигеют! Я могу вспомнить, например, через год, какие на тебе сегодня были ботинки! Или еще, например…

– Не надо про ботинки, – попросил юного гения Матвей. – Ты лучше мне скажи то, что я тебя спрашивал.

– Пожалуйста! – с некоторой обидой ответил Павел. – Когда они уже уходили, ну, из кабинета, мужик тот говорит: «А в какой вы класс Машу определите?» А завуч отвечает: «Я думаю, в восьмой „А“. Там вашей дочке будет хорошо…»

– Спасибо, Павел… Можешь идти… – сказал Матвей.

Он узнал все, что хотел узнать.

Два последних урока Матвей решил «задвинуть». Он просто не мог видеть Машу, не решив, как же ему быть дальше. У него не оставалось сомнений, что это именно Маша, испугавшись, что ее отец будет втянут в сомнительную историю со взяткой, рассказала завучу о готовящейся статье. Она предвидела, что Тереза ни за что не допустит, чтобы такая статья появилась в школьной газете. И теперь у Ермилова голова шла кругом: он просто не был готов к такому повороту событий. Он не понимал: должен ли злиться на Машу за это? Начать презирать ее как доносчицу? А тогда как же его к Маше любовь? С ней-то что делать?…

Матвей вышел на школьный двор, потом – на улицу. В сквере неподалеку два парня, стоя на заснеженном газоне, пили пиво – прямо из бутылок. «И охота им в такую холодину!» – подумал Матвей. Подойдя ближе, он увидел, что один из парней – Мишка Фрид. Имени другого Матвей не знал, а вспомнил только, что он учится в том же классе, что и Фрид. Мишка тоже заметил Матвея.

– А, Ермилов! – радостно провозгласил он. – Тоже уроки мотаешь? Кра-савец!

Матвей остановился. Ему надо было поделиться хоть с кем-нибудь тем, что его мучило. Он сказал:

– Миш! Ты очень занят?

– Да чем я занят-то? – ухмыльнулся тот.

Его упитанная физиономия была румяной от легкого морозца. – Не видишь – оттягиваемся просто…

– Слушай… Я бы хотел поговорить с тобой. Ну вроде посоветоваться…

– Дык конечно, – без колебаний согласился Фрид. – Ноу прóблем!

Он сказал приятелю, который в это время разглядывал на свет свою бутылку, пытаясь определить, много ли там еще осталось жидкости:

– Слышь, Парфенов! Мне тут переговорить надо. Вот тебе бабло, сходи еще, возьми пивка.

Парфенов, приняв деньги, исчез. А Матвей и Мишка побрели рядом по дорожке.

– Ермилов, тебе открыть? – Фрид извлек из сумки новую бутылку.

– Нет, не надо… – отказался Матвей.

– Ну, нет так нет… – Мишка отправил пиво обратно в сумку. – Ну, рассказывай. Что там у тебя за проблемы?

– Ты знаешь, что газету нашу Тереза прикрыла? – спросил Матвей.

– Опа! Уже? – удивился Фрид. – Как это она оперативно! Откуда ж она узнала про статью-то? Или настучал кто?

– Настучал… – вздохнул Матвей.

И рассказал Мишке обо всем, что сам недавно узнал: что взятку-то Терезе давал не кто иной, как отец Маши. И скорее всего, именно Маша и сообщила завучу о готовящемся разоблачении.

– А, понимаю… – сказал Фрид. – Конечно, ведь Машка-то отца своего обожает просто. Как же она допустит, чтобы его имя полоскали все кому не лень? Никак не допустит!

– То есть ты считаешь, что она все сделала правильно? – удивился Матвей.

– То есть? – не понял Фрид. – Что значит – правильно, неправильно? Она поступила так, как посчитала нужным. Кто-то скажет – правильно. Кто-то скажет – неправильно. Ну и что из того?

– А ты-то сам как скажешь? – пытался понять Матвей.

– Ну… – Мишка задумался. – А мне это, знаешь, побоку. Меня это не касается никак.