— Покажите, пожалуйста, вашу одежду.

У Герды было одно запасное платье, шерстяной кардиган и вязаная шаль. Белье, по совету Белоны, она взяла самое простое, чулки — шерстяные и льняные, а вместо туфель у нее были запасные ботинки. Женщина внимательно осмотрела ее одежду, проверила содержимое несессера и саквояжа, и удовлетворенно кивнула:

— Все в порядке, Маргерит. Складывайте вещи и можете идти, — кивнула она на очередную дверь.

За этой дверью оказалась лестница, по которой Герда спустилась в сад, находившийся позади здания. Отсюда было видно еще несколько домов, стоявших за деревьями, но, что там есть кроме этих трех строений, было не рассмотреть.

— Новенькая? — Справа от стены отделилась невысокая изящная девушка с черными, как ночь, волосами и глазами, в которых, казалось, плавился мрак.

— Да.

— Я Брита, — представилась девушка. — Я тоже первокурсница, но я приехала раньше.

— Я Маргерит, — на пробу улыбнулась Герда.

— Пойдем, Маргерит, — ответно улыбнулась девушка, — я тебе все покажу.

Тропинка, проложенная между деревьями, вывела их к трехэтажному, под высокой черепичной крышей, зданию. Черная черепица, темный, словно, закопчённый камень, узкие окна-бойницы.

— Главное здание, — объяснила Брита. — Здесь мы живем, учимся, едим…

— И все помещается? — удивилась Герда.

— Так это только один из фасадов. Оно, знаешь, какое длинное! Идешь по коридору, идешь, а он все не кончается. Представляешь?

— Ну, все равно, — не унималась Герда. — Три курса, преподаватели, обслуга…

— Ах вот ты, о чем! Но ты просто не знаешь здешних правил. Первый курс со вторым и третьим не пересекается. Старшекурсники живут за стеной. Это там, в глубине. Обслуга живет тоже за стеной, но другой, — показала она рукой направление. — Учителя помещаются в наделе Настоятеля. Это за третьей стеной. Ну, а тут — в саду — кроме главного корпуса есть еще хозяйственный двор, библиотека и лекарский дом. Пошли!

Они вошли в здание, прошли длинным коридором, поднялись по лестнице и снова пошли коридором, но уже в другую сторону.

— Это жилое крыло, — Брита показала Герде еще один не менее длинный, чем предыдущие, коридор. — До лестницы…  Там подальше есть винтовая лестница на первый и третий этажи. Так вот, до лестницы — мужская половина, после лестницы — женская. Отбой в девять вечера, тогда кто-нибудь из колдунов ставит там барьер…

Они прошли до лестницы, по-прежнему, не встретив ни одного живой души, и оказались на женской половине.

— Мне сказали, твоя келья «Эль». Вон она!

Все двери в коридоре были обозначены буквами латинского алфавита.

«Почему именно латинский?» — удивилась Герда.

— Ой, — вдруг сказала Брит. — Ты, может быть, латинского не знаешь!

— Знаю, — успокоила ее Герда. — Словарный запас маловат, но я надеюсь его расширить.

Брита открыла дверь, Герда вошла в комнату и сразу же поняла, почему Брита назвала ее кельей. В этом узком помещении находились расставленные в одну линию, стол с табуреткой у окна, узкая кровать и сундук. Над сундуком в стену были вбиты колышки, на которые можно было повесить плащ и другую одежду. На столе стоял подсвечник со свечой и простой глиняный кувшин. На кровати лежали тощий матрас, сложенное шерстяное одеяло и плоский подголовный валик, но при этом, к полнейшему удивлению Герды, были также аккуратно сложены две простыни и платок под голову. Судя по виду, сделаны они были из хлопка, и, значит, стоили достаточно дорого.

— Остальное получишь у ключницы, — прокомментировала Брит увиденное. — Оставь сумку и пойдем!

Герда поставила сумку в сундук и пошла за Брит. На этот раз далеко идти не пришлось. Хозяйство ключницы размещалось за седьмой дверью от кельи Герды, и это было по-настоящему большое помещение. Ключница — немолодая полная женщина, — смерила Герду равнодушным взглядом, записала ее в свою книгу и выдала полотенце, стопку бумаги, чернильницу, пузырек с чернилами и связку гусиных перьев.

— Перья будешь затачивать здесь, — указала женщина на маленький стол в углу, на котором лежал нож. — Кружку возьми и запасную свечу!

«Вот и все мое имущество, — тоскливо вздохнула Герда. — Кувшин, кружка и принадлежности для письма.

— Извините, уважаемая, — вежливо обратилась она к ключнице, — а где можно будет взять воду.

— Она покажет, — кивнула женщина на Брит. — Идите уже!

И они пошли дальше.

Колокол начинает бить затемно, перед рассветом. Просыпаться в это время трудно. Вставать с кровати еще труднее, но Герда знает уже, что опаздывать нельзя. Опоздаешь к завтраку — останешься голодной на весь день. Не придешь вовремя на урок, высекут. Десять ударов кожаной плетью — невеликая кара: бьют не по спине, а по заднице, и не в полную силу. Но боль ужасная, не говоря уже о стыде. Секут-то «прилюдно», как рабов — flagellorum castigatio[16], так сказать, — и парни на это смотрят точно так же, как и девушки. Герду за пять месяцев секли четыре раза, и теперь она бегает, как угорелая, боясь опоздать на урок или еще куда. И не она одна. Пощады в Коллегиуме не дают никому. Это им еще на первом уроке сказали, только они не сразу поняли.

— В Коллегиуме учатся три года. Год длится от зимы до зимы, — Ректор говорил негромко, ровным голосом, но в аудитории стояла такая тишина, что слышно было все, вплоть до его хриплого дыхания. — Первый год вы послушники, второй — ученики, а на третий — становитесь адептами. Ни подлинных имен, ни прошлого. Пока вы здесь, прошлого у вас нет. Дворяне или нет, сечь вас будут одинаково, и есть вы будете одно и то же. Голодать и мерзнуть — тоже вместе. Такова практика. Aqua et panis, vita canis[17], так сказать.

Вот они и голодают, мерзнут, бегают и учатся. Предметов много, требования велики, и учителя не знают снисхождения. Не можешь выучить заданное в срок, учи ночью. Но, если, не выспавшись, заснешь на уроке, тебя высекут. Таковы правила, и от этих правил, от этой скотской жизни хочется выть и не хочется жить. Но все это — холод, голод, усталость и боль, — ничто по сравнению с тем, для чего они все сюда пришли. Задача — разбудить дар и начать наращивать мощь. Вопрос, как это сделать! Герда часами просиживала в залах для медитации, входила в транс ночью и днем, в дождь и в снегопад. Она медитировала так, как мало кто другой, и ее транс был глубже и продолжительнее, чем у других послушников. В этом деле у нее открылся невероятный талант, а о своих грезах она даже рассказывать боялась, чтобы не сочли за сумасшедшую. Одна беда — ее дар не желал просыпаться.