Элли не принялась ахать от удивления или произносить какие-то банальные фразы. Она просто сидела и кивала – точно впитывая все, что он ей говорил.

– Но… разве ты не думал о том, чтобы ее найти и выслушать ее историю?

Он с недоумением посмотрел на нее:

– Зачем мне искать женщину, которая меня бросила?

– О Алек, потому что она твоя мама, вот зачем.

Она встала и пошла по залитому солнцем балкону к нему, а подойдя, обвила его шею руками и крепко обняла, точно не желая отпускать.

Он почувствовал ее пальцы и невольно подумал, что они, точно в ускоренной съемке, вот-вот обовьют его, как виноградные лозы. Он попытался отодвинуться – ему не нужно было ее сочувствие и мягкость. Ему ничего не было от нее нужно. Он научился жить с болью и в одиночестве, стал считать их нормой. Свои воспоминания он загнал в отдаленный уголок сознания, куда не допускал никого, и запер дверь… Какое право она имела открывать дверь и смотреть на все эти темные кадры прошлого? Может, она испытала что-то вроде эмоционального подъема, заставив его лицом к лицу столкнуться с тем, что давно было похоронено?

Он хотел ее оттолкнуть, но она нежно прижалась к нему, и такое тепло разливалось по его телу, пальцы ее перебирали его волосы, и вдруг… он поцеловал ее, как мужчина, наконец потерявший контроль над собой. Он тонул в этом поцелуе, сладком, точно мед, и его захватывали чувства, он ощущал…

Внезапно Алек вырвался из ее рук, сердце бешено колотилось. Нет, он ничего не чувствовал. Она потревожила его душу, которую лучше было оставить в одиночестве, а Элли пора было усвоить, что он не потерпит такого вмешательства с ее стороны. Ей это удалось, но больше ничего подобного не будет. С трудом Алек заставил себя дышать ровно.

– Не хочу устраивать эротическое шоу для соседей, – холодно сказал он, подошел к столу и налил себе стакан сока. – Сиди и ешь спокойно свой завтрак, а потом пойдем гулять. Ты ведь хотела путешествовать, Элли? Так давай не будем тратить золотое время.

Медовый месяц не оправдал ее надежды.

Да, Лукка был прекрасным городом, и Элли сопровождала Алека повсюду, любуясь каждой достопримечательностью и не упуская ничего из того, что предлагал туристам город. Она гуляла с ним в своей новой солнечной шляпке, видела ту самую башню с растущими на верхушке деревьями, пила капучино на знаменитой овальной площади. Они посетили столько церквей, что Элли потеряла им счет, и неизменно обедали в зеленых сквериках и уютных, скрытых от постороннего взгляда двориках. Прекрасные сады украшали мраморные статуи, а рядом с лимонными деревьями росли розы. А когда солнце принималось неистовствовать, можно было погулять по тенистым улочкам, вдоль которых стояли магазинчики, из которых тянулся шлейфом аромат дорогой кожи кошельков и сумочек.

Но Алек вновь был холоден и бесстрастен с ней. Элли вспомнила, как, в первый раз встретив его, испытала смутное ощущение, что они в чем-то родственные души – что ж, так оно и оказалось, вот только теперь, казалось, это не имело никакого значения. У них обоих было ужасное детство, но они извлекли из него разные уроки. Ну вот она и выяснила правду о его прошлом, теперь она знала его лучше. Но какой ценой? Это не сблизило их и не принесло им никакой магической связи. Казалось, эти признания, что она силой выудила у него, разрушили ту тонкую призрачную дружбу, что начала зарождаться между ними. Алек точно закрылся от нее, вот только на сей раз в темнице оказалась она, и из нее не было выхода, как не было и лучика света под стальной дверью его холодности. Гнев его уступил место осторожности и холодной любезности, лишь отдалявших Алека от нее. Он разговаривал с ней как врач – не жарко ли ей, не холодно ли, не устала ли она? А может, проголодалась? А она заверяла его, что прекрасно себя чувствует, у нее не было иного выбора.

Но она не чувствовала себя прекрасно – она была выбита из колеи, и теперь ее сопровождала постоянная боль, все тело точно налилось тяжестью, – все это было результатом напряжения, что возникло между ними. Она понимала теперь, почему он вел себя так отчужденно и казался бесчувственным, но до сих пор не могла понять, что с этим делать.

Несколько раз из Лондона звонил Васос, но Алек, вместо того чтобы сказать: «Извини, у меня медовый месяц», неизменно брал трубку и подолгу разговаривал с ним. Так, по крайней мере, казалось Элли. Она в такие минуты сидела на террасе с книгой, раскрытой на одной и той же странице, не в силах читать, и слушала его быструю греческую речь, не понимая ни слова.

Она смотрела на непрочитанную книгу и думала, что заслужила это, – как можно быть такой наивной и полагать, что, выведав у него информацию о его мучительном детстве, расположит его к себе? Если бы она только знала, что произойдет, она бы дважды подумала, прежде чем расспрашивать его о матери, что бросила его. Элли захлопнула книгу. Неудивительно, что он был таким закрытым и почти не говорил об их ребенке.

Чувствуя слабость, она подняла глаза и увидела его, стоящего на зеленой веранде среди миниатюрных апельсиновых деревьев. Он хмурился и убирал в карман мобильный.

– Это был Васос.

– Снова?

– Кажется, новая сделка со зданием Рафаэля завершится скорее, чем я рассчитывал, и архитектор прилетает в Лондон сегодня вечером.

– Дай-ка угадаю, – произнесла она спокойно. – Тебе нужно возвращаться?

– Боюсь, что так. Дела в Пизе подождут. – Он нахмурился сильнее, в первый раз взглянув на Элли внимательно. – Ты вспотела, Элли – все в порядке?

Нет, она не была в порядке. Ей было жарко, кружилась голова, она была разочарована. Может, пора прекратить тянуться к радуге и спуститься на землю?

– Отлично, – тяжело сказала она. – Пойду паковать вещи.

Алек смотрел, как она уходит, как-то устало ссутулившись, и какая-то темная волна поднялась в нем. Точно невидимая рука сжала его сердце, и оно заболело. «Черт ее возьми», – подумал он. Почему он тогда ее не ударил? Почему не отказался отвечать на назойливые вопросы, которые разбудили спящего монстра?

И сейчас, удерживая ее на расстоянии, он не испытывал облегчения, как ожидал. Они спали на разных концах кровати, и дыхание их казалось неестественно громким в тишине спальни. Оба знали, что не спят, но не разговаривали друг с другом. Потому что говорить было не о чем.

По какой-то злой иронии судьбы он теперь чувствовал себя потерянным без ее нежных рук, обнимающих его. Дразнящее напоминание того, какую опустошенность и одиночество можно почувствовать, когда тебя бросают. Но все же – разве так не было лучше для них? Лучше уж он будет ее отталкивать, чем рисковать во второй раз своим доверием.

Элли вернулась на террасу, и он отметил, что кожа ее выглядит почти прозрачной под полями солнечной шляпки, что она носила почти постоянно. Итальянское солнце едва тронуло загаром ее кожу, а серые глаза, казалось, были затуманены. Алек понимал, что нужно бы что-то сказать, но не мог придумать ничего, что бы облегчило напряженное молчание. Элли молчала всю дорогу в Лондон, и когда самолет их приземлился, Алек включил телефон, который тут же принялся вибрировать от бесчисленных звонков. В глубине души он был рад этой возможности затеряться в этих простых для него проблемах, связанных с работой. Это было легче, чем выносить ее молчаливый упрек и смотреть, как она закусывает губу, пытаясь сдержать слезы. Он отвез ее домой и собирался поехать прямиком в офис.