надою!

— Не надо. Я неголодный.

— Может тебе в дорогу дать что-то?

— Не надо.

— Ты это сейчас, в четыре часа утра, говоришь, что не надо, а пока доедешь проголодаешься.

— Нет, не суетись, мать.

— Ну, сыночек… Ой, глянь! Приехал кто? — спросила она, заметив у ворот машину.

— Да, это за мной. Я заказал автомобиль. Покатаю сына по городу, — Садовский встал.

— О, это хорошо! — выговорила Марья Петровна, провожая второпях сына до калитки. — А когда вы приедете?

— К вечеру, — дверь хлопнулась, и машина покатила.

Мать помахала ей рукою вслед.

Марья Петровна старалась изо всех сил показывать, что она счастлива, что безгранично рада сыну и абсолютно его понимает и поддерживает, но это был тяжёлый труд. Ее материнское сердце заливалось кровью: ее сын, ее единственная родная кровиночка- это совершенно чужой человек. Чужой и незнакомый. Да, он взрослый. Да, он самостоятельный и независимый. Мать это принимала и осознавала. И в то же время она знала, что слало причиной его отчуждения совсем иное. Он очерствел, ожесточился, помрачнел и был глубоко несчастным. Это не ее сын. Марья Петровна отдала бы все, чтобы он стал счастливым и умиротворенным, но сможет сделать так один Господь. Она многими ночами молилась за Леонида и была уверена: Бог слышит, и Бог ведёт.

Часов через десять Леонид доехал до вокзала. Оставив водителя, он вышел встречать поезд, который должен был привезти его сына.

На пароме глухо и тихо. Огромная площадь пустовала в ожидании. По закоулкам, у лавочек собрались люди. Они собрались в небольшие группы, но от них не было слышно ни звука. Они тоже ждали. Один только ветерок гонял между ними, приводя эту мертвую картину хоть и в малейшее, но движение, разгоняя запахи дешевого чая, папиросного дыма и изредка обрывки газет прошлого выпуска.

Леонид тоже закурил. В последнее время папиросы стали для него самыми преданными и верными друзьями. Они одни могли утешить, разделить одиночество, согреть.

И вот он едет! Пыхтит, кряхтит, гудит. Дали по тормозам. Всё заскрипело. Собралась из неоткуда куча народу. Кто поёт, кто плачет, кто кричит, кто обнимается. Гул стоит такой, что кажется он не перестанет никогда. Наконец, из первого вагона вышла тонкая женщина в пальто и шляпке, держа на руках светлоголового мальчишку в тёмном комбинезоне. Они! Садовский их сразу узнал.

— Позвольте я вам помогу, — сказал он, подойдя к вагону и протянув руку.

— О, благодарю, месье Садовский, — ответила гувернантка, и с его помощью спустилась на землю. Она говорила с сильным французским акцентом. — Как хорошо, что вы здесь так вовремя! — с ее уст посыпался целый ряд похвал в адрес командира, но он этого не слышал. Садовский взял сына на руки, обнял его и поцеловал белокурые волосы.

— Папа! Па-па! — выговаривал счастливый мальчик.

— О, месье, его чемодан! — вспомнила гувернантка и вернулась в вагон за вещами. Появилась она нескоро, — Здесь одежда и… и игрушки Юрия, — запыхавшись, протянула няня командиру огромную поклажу.

— Они там что, полностью решили от него избавиться?

— Это передали. Моя работа — доставить.

Юра, тем временем, не теряя ни минуты, принялся за отцовскую фуражку. Он подтянулся, ухватился цепкими пальчиками за козырёк и пытался ее стащить, но затея не выходила.

— Что, Юра, хочешь примерить? — спросил, заигрывая с сыном, Садовский.

— А-чу!

Отец рассмеялся и нахлобучил на его головку свой головной убор. Юра своим преображением остался весьма доволен.

— Месье Садовский… — начала робко няня Юры.

Леонид, увлеченный беседой с сыном, и вовсе забыл о ее существовании.

— Ах, да! Зарплата! — вспомнил командир и, вытянув из кошелька несколько больших купюр, протянул ей.

— Оу! Мерси, месье, — взяла гувернантка деньги и спрятала в сумочку, — но я имела в виду совсем иное…

— Что же это вы имели в виду?

— Письмо-о-э от вашей… от Елены Пировой.

— От Пировой? — уточнил уязвленный воспоминаниями Садовский, помрачнев в лице.

— Да, от неё. Сейчас, — женщина стала рыться в своих карманах. — Возьмите, — протянула она в двое сложенный конверт. — Мадам Пирова мне его сунула как бы невзначай, когда провожала нас с Юрой, и шепнула, чтобы обязательно я передала вам в руки.

Леонид молча взял письмо и тут же открыл его. Благо оно оказалось недлинным.

Дорогой Леонид,

Очевидно, что ты так и не выпил вина за наше с тобой счастье. Я почему-то догадывалась об этом.

Так вот, не выпил, значит не получишь!

Спешу тебе сообщить, что ты запутался в какой-то афере. Что, где и как — я не знаю; не вдавалась в подробности. На тебя завели дело и ищут, перекапывая землю. Делом занялся мой нынешний муж. Он- человек весьма опытный и всегда доводит начатое до конца. Так что будь осторожен.

Пишу тебе, помня старую нашу любовь.

Прощай, дорогой! Больше я тебе писать не буду.

Твоя Е. П.

P. S. Как прочтешь это письмо, сожги его, чтобы не было улик ни на меня, ни на тебя.

Садовский оторвал глаза от бумаги и смял ее в кулаке, превратив в маленький комочек. Он посерел и взглянул на Юру, всё ещё игравшегося с фуражкой.

— Э-э-у, месье, — снова обратилась гувернантка, — не найдётся ли для меня работы у вас? — она спросила, совершенно не понимая, что сейчас не до неё.

— Нет, пока нет.

— Оф, как жаль…

— Ну, что, Юрий Леонидович, пойдем купим тебе игрушек и сладостей? — как будто ничего и не было, бодро и радостно спросил Садовский, любуясь своим чадом. Мальчик запрыгал в отцовских руках. — Вы возвращайтесь, — сказал няне Леонид. — Благодарю, что присмотрели за моим сыном. Прощайте. Да! — вдруг опомнился командир. Лицо гувернантки просияло в надежде. Садовский снова потянулся за кошельком и снова ей что-то дал. — Это вам на обратную дорогу, на чай и все прочее. Всего доброго!

— П-прощайте… — расстроенно осунулась француженка. — Пока, Юра-а! — помахала белым платочком им вслед гувернантка, и мальчик, глядя на неё из-за папиной спины, помахал в ответ своей ручонкой.

— Лиза, а ну-ка погляди на неё, на доченьку мою, — попросила одна крестьянка, впуская Елизавету в свою избушку. — На спинке у неё что-то такое выскочило и так мучает, так мучает!

Знахарка вошла в нехитро обставленную комнатку. На грубоотесанной кроватке лежала шестилетняя девочка.

— Здравствуй, милая! — подошла к ней Лиза. Девочка не ответила. — Покажи мне, где у тебя болит. Та повернулась к Елизавете спиной и подтянула платьице. Лекарь осмотрела образование.

— Оно у тебя чешется?

— Угу, — ответила девочка.

— И ждёт?

— Угу.

«Фурункул, — поняла Лиза. — Начался только.»

— Ну, что там? — забеспокоилась мать.

— Ничего страшного. Скоро пройдет. Разогрейте пока воду.

Женщина