– Карающий!

– Что?! – не сдержавшись, рыкнул я, вскинув голову. – Да, я нарушил! Но лишь потому, что по-другому было нельзя!

– Ты не имел права!

– А смотреть на все это имел?!

– Святотатец! – внезапно отшатнулся от меня Светлейший. А следом за ним с выражением потустороннего ужаса отступил и Сияющий. Растерянный, все еще не понимающий причин моего поступка и смотрящий на меня, как на демона, внезапно натянувшего на себя белоснежные крылья.

– Предатель…

Во мне вдруг проснулась уже знакомая злость. И все то же знакомое бешенство, которое еще не успело отпустить мою душу после возвращения. Мои глаза полыхнули яростью. Руки сами собой дернулись вперед и мощным ударом опрокинули Сияющего навзничь.

У смертных хорошо известен этот прием. Они часто им пользуются, чтобы ошеломить и выбить противника из равновесия. Для айри он слишком примитивен и низок, айри никогда не опускаются до рукоприкладства. Большинство из них даже не знает, что это за слово-то такое – они слишком благостны, слишком погрязли в своих песнопениях, слишком долго занимались лишь тем, что восхваляли Всевышнего и следили за тщательным выполнением его заветов, которым уже многие и многие тысячи лет. Они ни разу за это время не спустились вниз. Ни разу не стояли лицом к лицу со смертными. Они не ведали их трудностей. Не знали чужих проблем. И не смотрели в искаженные лица тех, чьи души уже много веков крутятся в гигантском водовороте между небом и землей, между небом и Подземельем… они просто НИЧЕГО не видели и не знали. Ничего, кроме законов, правил и своих нелепых запретов!

Конечно, люди должны умирать. Рождение и смерть – две неотъемлемые части одного целого. Я не вмешивался в уклад, не нарушал существующего порядка. Я даже почти не трогал той души – я всего лишь не дал ей погибнуть самым неприятным образом. От этого ведь ничего не изменится. Она все равно здесь, в чертогах, все равно отлетела. Так почему же я – предатель? Почему они считают, что я должен был стоять и, как обычно, молчать? Когда каждая рана, каждая слезинка и каждая нотка даже самой слабой боли отражается во мне, как в зеркале? И когда каждую свою собранную душу я, прежде чем взять, должен не только рассмотреть, но и почувствовать? Весь ее страх, отчаяние, страдания последних мгновений? Раз за разом? Год за годом? Многие миллионы, миллионы миллионов раз, каждый из которых раскрывал для меня все грани чужих мучений и несправедливых упреков? Разве хоть одна душа знала, что я делю ее боль ровно поровну?! Хоть один из смертных понял, что, прежде чем забрать его наверх, я забирал и большую часть его воспоминаний?! Вместе со всем, что там было?! Со всем, что он пережил?! Начиная с самого момента рождения и заканчивая последним вздохом, который почти никогда не был легким и приятным?!

За что мне все это, Аллар?!

Почему ты решил, что я смогу ЭТО вынести?!

Столько веков?! Столько долгих тысячелетий?! Почти вечность… и всегда – один?!

Ответь мне, Всевышний… прошу… за что же ты ТАК сурово меня наказал?!

Я с горечью посмотрел наверх, смутно надеясь, что хотя бы сейчас услышу ответ, но небеса молчали. Только потемнели, как грозовые тучи, и едва слышно зарокотали. Тяжело. Обвиняюще. Недовольно.

– Предатель, – сурово припечатал меня Светлейший и недобро засветился изнутри, возвещая приближение настоящей бури. – Ты предал Аллара. Его законы. Нарушил его волю… Ты оказался слишком слаб и безволен. Ты будешь наказан.

– Ну и ладно! – выкрикнул я, задыхаясь от ярости и обессилев от бесполезного ожидания. – Пускай! Я на все готов! Я даже готов уйти!

Светлейший пораженно замер.

– Что?!

– Ты хочешь отречься?!

Я запрокинул голову и горько расхохотался. Сейчас мне было все равно, что будет дальше. Сейчас меня терзала чужая боль. Я еще видел перед собой остекленевшие глаза замученного до смерти человечка. И все еще чувствовал то, что пережила несчастная девочка в руках своего мучителя и палача. Сейчас, едва вернувшись, я находился буквально на грани безумия. Готов был кричать диким зверем, царапать пол, проклинать и выть от ощущения собственного бессилия. А они… они до сих не понимали…

Отречься, он спросил?! Да я сейчас на что угодно готов, лишь бы избавиться от этого ужаса!

– ДА БУДЕТ ТАК, – неожиданно возвестил из пустоты громовой голос, разом оборвав мой измученный смех. – ТЫ СДЕЛАЛ ВЫБОР. ТЫ СВОБОДЕН.

В тот же миг меня охватило яростное пламя. Внизу подо мной проломились надежные плиты. Безумная боль снова вгрызлась в тело, а слепяще белый свет, на этот раз беспрепятственно прошедший его насквозь, теперь беспощадно жег изнутри, жадно грыз, как дорвавшийся до сухой деревяшки огонь. Глодал меня диким зверем. Бесконечно долго и глубоко. С такой неистовой силой, что я сам не заметил, как из горла вырвался страшный крик, и не ощутил, что уже не стою перед ликами высших, а лечу куда-то вниз. С такой скоростью, что ее не могут замедлить даже нижние небеса. И сама земная твердь, которая предательски проломилась подо мной и вспышкой новой безумной боли проводила до самого дна. Туда, где только мрак. Где холод. Равнодушие. И где неистовая боль стала еще сильнее, постепенно разъедая мою плоть, неутомимо вгрызаясь в мою ошеломленную душу. Заставляя поверить в невероятное. Вынуждая принять эту страшную правду. Не давая времени по-настоящему растеряться. Выжигая прошлое едкой кислотой и бесконечно долго убивая все то, чем я когда-то был.

Не знаю, сколько я падал и когда именно остановился. Не помню страшного удара о камень, после которого я на какое-то время просто перестал быть. Не уверен, что то, что осталось после меня, было все-таки живо. Помню лишь страшную боль, изломавшую мое некогда совершенное тело. Чужой неподвижный взгляд, видящий меня насквозь. И рокочущий голос из темноты, перед которым так и хотелось упасть на колени.

– ВОТ ТАК ПОДАРОК СДЕЛАЛО МНЕ НЕБО… НИКАК, ОПЯТЬ КОГО-ТО НИЗВЕРГЛИ? ИНТЕРЕСНО, ЗА ЧТО НА ЭТОТ РАЗ?

С трудом приоткрыв горящие веки, я смог разглядеть только бесформенное нечто, наклонившее ко мне увенчанную рогами голову, и его жутковатые глаза, сотканные, казалось, из самой ночи. Странные, мудрые, бесконечно печальные глаза, в которых на один-единственный миг промелькнуло слабое сочувствие.

– Помоги… – в каком-то бреду прошептали мои губы.

А потом тьма сомкнулась со всех сторон, и безжалостный свет перестал, наконец, мучить мою разорванную надвое душу…

– Гайдэ? – кто-то осторожно тронул меня за плечо. – Гайдэ, пора. Народ уже собирается.

Я с трудом открыла глаза и, еще не до конца придя в себя, с непониманием уставилась на Рига, тревожно заглядывающего в мое лицо. Черт… неужели опять уснула? Да, похоже. Голова, как чугунная, веки просто каменные – так и норовят закрыться. Да еще сон этот дурацкий…