– Третий чебурек бесплатно! – провозгласил он на все заведение.

Кассирша что-то пробурчала, я не расслышал.

– Два покупаешь, третий в подарок! – настаивал выпивший.

– Покажите, где это написано? – потребовала женщина.

– Ну вот же, – Антон показал ей листок.

Я встал и подошел к нему.

– Пойду, пора.

– Куда это, ты чего? Сейчас еще по шампанскому, чебурэком заедим, – он стал произносить это слово через «э».

Не помню точно, как мы разошлись. Я спешно покинул кафе, он за мной, так и не получив бесплатного чебурэка. Дошли до метро, Антон открыл бутылку, разлил по пластиковым стаканчикам и начал совать мне в лицо.

– На, выпей, хорошо будет, пусть и без чебурэков.

– Да не хочу, – отнекивался я, но он как-то уговорил, и мы забрели во дворик рядом с «Макдональдсом», сели на скамейку и снова выпили.

Он не переставал говорить, трудно сказать, о чем конкретно. Помню только, что в самом конце он обхватил голову руками.

– Не могу ничего воспринимать всерьез, не могу, понимаешь? – ругал он себя. – То, что не могу потрогать, не понимаю, абстракций не понимаю. Не верю ни во что. А еще я знаешь, что делаю? – Антон посмотрел в мои стеклянные глаза своими стеклянными.

– Что?

– Краду еду из магазинов. Тащу – и все тут. Набиваю в карманы и выношу. Я вообще люблю красть. Тебя бы тоже обокрал, но у тебя нет ничего, – на всякий случай он заглянул мне за спину, нет ли там рюкзака или какой-нибудь сумки.

Тут он замолчал, чтобы выдать свои последние слова в этот вечер.

– И в Бога не верю, потому что обокрасть его не могу.

Дальше ничего не помню.

Утром гудела голова, пришло сообщение. В пятницу меня звали на первое тестирование Словаря. Все это как-то загадочно. Я думал, мне просто вышлют ссылку, я протестирую и дам какие-то рекомендации, но все оказалось сложнее: встречи, необычные персонажи и атмосфера таинственности. Тем интереснее.

Значит, пятница.

Зачем-то я написал Антону, что в пятницу пойду тестировать Словарь. Он тут же ответил, что его тоже позвали в пятницу. «В час». «И меня в час».

Я пошел и проверил содержимое куртки – кошелек был на месте. Затем я отправился в туалет, меня вырвало, и тут я придумал сюжет без изъяна.

Я решил, что непременно напишу идеальный рассказ и сразу же отправлю его Антону.

Вот этот рассказ.

В детстве мне было страшно, когда я видел на детдомовском окне одну и ту же муху, всегда сидящую на своем месте. Мухи так себя не ведут. Но это сносный страх. Потом мне стало по-настоящему страшно – муха пропала. Теперь она могла быть где угодно.

Больше всего меня пугала неизвестность – то, что нельзя понять и объяснить. В роддоме бирку с моим настоящим именем потеряли, а в детдоме дали имя, которым заведующая награждала всех безымянных – Владимир. В группе у нас числилось шесть Владимиров. Мы мечтали, что когда-нибудь станем легендарной хоккейной шестеркой, а я буду вратарем. Никто так и не научил нас кататься на коньках.

Про детдом рассказывать ничего не хочу, лучше сразу перейду к делу. Из детдома меня забрали в восемь лет.

В десятом классе на пустыре в километре от дома моих опекунов я увидел жирную черную точку на заборе. Забор был весь изрисован граффити, ни одного пустого места кроме той части, где вывели точку. Вокруг нее – выцветшая желтая краска и ничего больше. Я решил, что это какая-то задумка уличных художников, хотя сам себе не поверил.

Пустырь стал моим любимым местом. Здесь не было никого, кроме меня, даже людей с собаками. Я доставал сигарету, курил и смотрел на точку.

В школе я дружил с Виталиком. Как-то мы купили по две банки пива, и я пригласил его на свой пустырь. Мы открыли «Степана Разина», закурили и сели на корточки.

– Видишь точку? – спросил я.

– Ну вижу, – ответил он.

И тут произошло что-то странное. Я решил задать Виталику два вопроса, которые никогда бы в другой ситуации не спросил.

– Слушай, а как ты хочешь жить? – спросил я.

– Чего? – не понял Виталик и сделал глоток.

– Ну вот как ты жить хочешь?

Сначала Виталик махнул рукой, решив, что я дурачусь, а потом посмотрел на черную точку и вдруг выдал серьезным и спокойным голосом.

– Хочу пиво пить.

– Ну пей, кто тебе мешает. Я тебя вообще про жизнь спрашиваю. Как ты хочешь ее провести?

– Говорю же, пиво пить, – снова ответил Виталик.

– Всю жизнь? – уточнил я.

– Ну да. Хочу просто пиво пить – и все.

– А как ты хочешь умереть? – задал я второй вопрос.

Виталик ненадолго задумался.

– Ну вот пиво сидеть пить и так допиться, чтобы сдохнуть.

Он произнес это так серьезно, что мне даже стало страшно. Виталик смотрел на черную точку, не отрываясь и не моргая.

– А что ты видишь, глядя на эту точку?

Виталик завалился на бок и весь затрясся. Я перепугался, но через несколько секунд все было в порядке. Мой друг сел, сделал глоток и отряхнулся.

– Странно как-то, – сказал он. – И хорошо очень.

Мечта Виталика сбылась – он всю свою непродолжительную жизнь пил пиво и допился. После школы я с ним не общался. Просто знаю, что так все и случилось.

Меня зовут Владимир, я медиум. Свои способности я сумел сформулировать благодаря одному из клиентов, которых я пачками водил к черной точке после окончания института.

Первое время я водил сюда знакомых – сначала школьников, потом студентов, всякий раз задавая им одни и те же вопросы и наблюдая одинаковую картину: люди хихикали, не моргая смотрели на точку, отвечали на вопросы, их пробирала конвульсия. В конце они говорили, как им хорошо, благодарили за сеанс и платили деньги. Первое время я стеснялся брать деньги, не понимая, в чем заключается моя заслуга. И уж точно я не считал это своей работой, хотя именно сеансы приносили мне доход. Другой работой я не озаботился, потому что щедрые гонорары прозревших людей позволили снять квартиру и покупать еду, а больше я ничего не желал.

Позже я понял, что черная точка – моя личная нефтяная скважина, однако мне не хотелось воспринимать ее так, потому что это как-то унизительно и пошло. Я был категорически не согласен с тем, что вечность пахнет нефтью, скорее наоборот.

Много лет подряд я видел сон, как-то связанный с черной точкой. Российская глушь, поселение на две сотни человек, неопределенное время. Отец без лица (оно всегда не в фокусе) учил меня ремеслу – вырубке слов в словорубной мастерской. Он работал с усердием, несмотря на то, что не любил свое дело. В один из дней, когда мы пришли в словорубную, отец поставил первую точку и остановился. «Затупились», – сказал он расфокусированным ртом про свои инструменты. Весь день мы делали все, что угодно, кроме вырубки слов. Я впервые видел отца таким счастливым. Лицо его мне так и не открылось. То, что он счастлив, я понял и без этого. «Пока мы не рубим слова, никто не умирает». Я не поверил, но прошел месяц, и в поселении никто не умер. Прошел год – все были живы. Однажды в словорубную постучался человек в черном и вручил отцу точило. «А ну точи!» – потребовал он, и на этом моменте я всегда просыпался. Иногда в конце было еще один кадр – я подставляю язык под тесак, отец замахивается, обрыв, явь.