Тактическое значение стремян самоочевидно. Они придают всаднику устойчивость, особенно при ударе, который он наносил копьем. Со стременами конница становилась еще более грозной силой.

Отрывки устава, касающиеся управленческого аппарата, показывают, что в армии Восточной Римской империи имелись хорошо организованные отделы снабжения, медицинская служба и полевые госпитали, военные священники и служба финансов. Жизнь солдат ценилась так высоко, что конные санитары скорой помощи получали повышенную плату за каждого спасенного серьезно раненного солдата. Разделы устава, касающиеся обучения конников и пехотинцев, довольно интересны и подробны. Они начинаются с обучения новобранцев и солдатской школы, затем рассматривают более высокую подготовку на уровне сотни, тагмы (300 – 400 воинов), мерии или хилиархии (200 – 300) и, наконец, армии.

«Стратегикон» намечает в общих чертах разумную службу боевого сражения как на марше, так и на стоянке, а также систему разведки и контрразведки, правила допроса военнопленных и методы оценки численности противника. Рассматриваются также полевые укрепления и укрепление ночных стоянок.

Раздел, посвященный ведению боевых действий, рекомендует уделять пристальное внимание службам снабжения во время боя. Боевой дух войск следует повышать всеми возможными средствами. Для Маврикия типичным боем является бой конницы. Он особенно настаивает на большей мобильности конницы и замечает, что в случае необходимости кавалеристы могут сойти с коней и сражаться в пешем строю. При наличии пехоты ее действия в бою обычно носят второстепенный характер по отношению к кавалерии. Однако читателю следует отметить, что автор «Стратегикона» особенно рекомендует пехоте поддерживать кавалерию, когда дело касается иранцев, самого сильного врага империи. Он настаивает на том, что очень важно иметь войска прикрытия и резервы, наносить удары по флангам противника и обеспечивать безопасность своих флангов и тыла. Он советует, чтобы всегда, когда только возможно, решающее наступление было предпринято из-за прикрытия, вроде цепи холмов. На самом деле лучше всего держать войска прикрытия и резервы вне поля зрения противника до тех пор, пока в них не возникнет нужда.

Пехота была явно вспомогательным родом войск. Только на местности, пересеченной настолько, что это мешает продвижению конницы, пехотинцы должны были играть ведущую роль. Тем не менее структура и тактика пехоты были так же тщательно продуманы, как и структура и тактика конницы. Дисциплина и сплоченность пехотинцев, вероятно, были очень высокими, так как нам известно, что они совершали ночные нападения.

Тактической и административной единицей был отряд или тагма, пришедший на смену старому нумеру. Ее численность была ближе к четырем, нежели трем сотням человек. Каждый отряд пехотинцев был поделен на тяжелую и легкую пехоту, что во многом было похоже на то, как в XVI веке батальон европейских армий делился на копейщиков и мушкетеров. Легкая кавалерия в армии Восточной Римской империи включала в себя конных лучников и копейщиков.

В смешанных войсках, состоящих из пехоты и кавалерии, если доля пехоты была высокой, то на поле сражения она обычно стояла в центре, а конница находилась на флангах и в резерве. Если доля пехоты была небольшой, то ее держали позади, и она должна была просто твердо стоять на месте и отражать вражескую контратаку в том случае, если атака византийской конницы потерпит неудачу.

Наступательная тактика тяжеловооруженной пехоты армии Восточной Римской империи, по-видимому, подразумевает то же самое противоречие, которое уже отмечалось в связи с победой Юлиана Отступника при Аргенторате (Страсбурге) в 357 году, завоеванной в наступлении копьем, мечом и боевым топором, и при этом наступление совершалось в сомкнутом строю. Нам четко говорят, что боевой порядок представлял собой фронт сомкнутых колонн глубиной 16 человек, причем щиты последних рядов были подняты над головами, как в старом осадном боевом порядке «черепаха». И на том же самом дыхании нам говорят, что копья бросали как раз до вступления в непосредственный контакт, как старый добрый пилум легионеров, и что ближний бой вели мечом и боевым топором. Это противоречие исчезает, если мы допускаем, что, метнув свои копья, передние ряды затем рубились мечами со всеми необходимыми промежутками между ними и дистанциями. Это то, что делали легионеры армий республики и на заре империи после метания своих пилумов. При этом допущении рассматриваемая тактика, хоть она и гораздо более осторожная и нацеленная на оборону, тем не менее выглядит как нормальный результат развития (или искажения) старой практики. Так как ни Аммиан, ни Маврикий не упоминают о таких действиях передних рядов, то это остается простым предположением, но возможным предположением. Построение в колонну вместо одной-единственной тяжеловооруженной линии шеренг солдат также представляет интерес. В ведении войны в целом мы видим, что Маврикий прямо следует вековым традициям римской профессиональной армии. Для него идеалом полководческого искусства является победа в военной кампании без проведения генеральных сражений. Как только принято решение атаковать, лучше производить небольшие атаки, нежели широкие наступления, и прежде всего использовать военные хитрости и пытаться захватить врага врасплох. Во время ведения осад, когда римляне являются осаждающей стороной, они не должны торопиться идти на штурм. Когда же их осаждают, они должны остерегаться потерь в живой силе во время вылазок. И тем не менее надо помнить, что, сражаясь с большинством своих врагов, римляне, если могли, выигрывали время, а их хуже организованные противники обычно либо совершали какую-нибудь глупость, которая позволяла напасть на них при благоприятных обстоятельствах, либо же (из-за несовершенства их организации) вставали перед выбором: или отступить, или умереть от голода. В то же время, с другой стороны, упрямое поспешное наступление могло повлечь за собой уничтожение римской армии, если враг превосходил ее по численности, как обычно и было.

Через тридцать лет после смерти Маврикия римской армии, им реорганизованной, предстояло встать лицом к лицу с мусульманами.

Как прелюдия к этой колоссальной борьбе, долгая война римлян с Ираном (сначала в обличье Парфянского царства, затем, с 224 – 226 гг., – Сасанидского Ирана) вступила в свою последнюю и самую большую фазу. На протяжении веков во время ведения войны то на одном, то на другом берегу Евфрата римляне три раза – при Траяне (98 – 117), Каре (282 – 283) и Юлиане (361 – 363) – оккупировали Месопотамию, тогда как иранцы ни разу не могли уйти дальше Антиохии. Однако теперь политическое положение в восточных провинциях обернулось против правительства империи. Это правительство было правоверно-католическим, и многие сирийцы и египтяне стали еретиками по своей религии. В Египте дела обстояли так плохо, что говорили, будто лишь 30 тысяч христиан в этой провинции противостояли огромной массе из 5 или 6 миллионов еретиков. Так как современному разуму не знакома эта идея, то нельзя лишний раз не повторить, что с IV по XVII век политика была тесно связана с религией. То, что иранцам в 604 – 626 годах удалось захватить Киренаику, Сирию и Египет, трижды пересечь Малую Азию (в которой не было еретиков) и осаждать Константинополь, произошло отчасти из-за некомпетентности правящего императора Фоки (602 – 610), но главным образом из-за ереси (и закономерного недовольства) в Сирии и Египте. Император Ираклий (610 – 641) вытеснил иранцев после ряда блестящих военных кампаний (622 – 628), полных военных хитростей, но также и тяжелых боев. Отплыв из Константинополя, Ираклий высадил свою армию в Киликии и проложил себе путь на восток дальше, чем какой-либо император до или после него, и в 628 году навязал Ирану мир на Иранском нагорье. География его походов подтверждает большой талант и энергию. (Высадки войск в Киликии (Средиземное море) и Трапезунте (Черное море), глубокие вторжения вплоть до Мидии и берегов Каспийского моря. – Ред.) Еще к большему сожалению, правление Ираклия памятно не столько победами в середине его жизни, сколько поражениями, нанесенными империи в его последние годы, когда он, больной, больше не мог участвовать в сражениях.