Тяжелая дверь отлетела в сторону, и в цех ворвались сторонники непродажного искусства. Их было человек десять, и вид они имели самый грозный: обриты наголо, и у каждого в руке – велосипедная цепь или железный дрын. Впереди выступал крепкий парень в короткой кожаной куртке.

– Ну что, приссали, очковые? – радостно щерясь, спросил он. – Правильно приссали. Сейчас мочить вас будем!

– Стой! – смело выступил вперед Пятаков. – Погоди! Драка не убежит. Давай сначала сравним позиции.

Бритый вождь принял предложение так охотно, словно пришел сюда именно за этим. Он уселся верхом на станок, а его воинство равномерно рассредоточилось по цеху и приготовилось смотреть, как лидер морально унизит врагов.

– Значится, так, чмокалки! – начал грозный вождь. – Вы обвиняетесь в том, что берете деньги у западных фондов. Тем самым вы позорите нашу родину. Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Это досадная ошибка, – отчеканил Пятаков. – Мы, фракция дельцов, такие же адепты непродажного искусства, как и вы. Мы отказываемся торговать своими произведениями, а также получать гонорары и гранты.

– А вам предлагали? – выкрикнул из зала Лапин.

– А ты помолчи, до тебя очередь дойдет! – погрозил ему цепью вождь и продолжил, обращаясь к дельцу: – Непродажные, значит? А кто французских троцкистов доил? Кто в Ниццу ездил?

Вождь был на удивление хорошо осведомлен о том, чем занимаются призраки Маркса.

– Мы не доили, – снова отчеканил Пятаков. – Мы развивали координацию. В Ницце мы были наблюдателями на Всемирном конгрессе левых сил. А потом они к нам приезжали, на седьмой съезд партии.

– Болтай! А кто Розу Люксембург два года доил?

– А вот это не мы. Это виноватики.

Лапин, услышав обвинение в адрес своей фракции, тоже выступил вперед.

– Да, я готов признать: Фонд Розы Люксембург дал нам грант на постоянно действующий семинар протеста, – объявил он. – И я не вижу в этом ничего позорного. Роза – душа революции. Она чистая, как слеза!

– Болтай-болтай! – покивал бритой головой грозный вождь. – Только до конца добалтывай. Про Макартура расскажи, про Форда, про Рокфеллера. Тоже чистые слезы, да? Внуки Клары Цеткин? Да легче назвать, кого вы еще не доили.

– Мы продолжатели традиций…

– Вы доярки! Короче, суду все ясно. Гаси их, братья!

Пришедшие будто ждали этих слов: со всех сторон одновременно раздался страшный рев. Валя зажмурился, обхватил голову руками и приготовился к худшему.

Худшее не заставило себя ждать: его грубо сгребли в охапку и куда-то потащили.

– Свет, свет, свет! – повторял Пикус как заведенный.

Тащили, видимо, вниз по лестнице: ноги бились о ступеньки, а похититель тяжело отдувался. Валя решил, что негляди несут его в свое людоедское подполье, где он пополнит черный список жертв коммунизма, и от этой мысли зажмурился еще крепче. Но вдруг повеяло прохладой.

– Уф! И тяжелый же ты! – услышал он знакомый голос.

Валя открыл глаза и обнаружил себя сидящим на асфальте перед воротами с красной звездой. Защитная сетка на здании фабрики по-прежнему наполнялась ветром, словно парус, а из окон доносились отзвуки идеологической борьбы: сумасшедший корабль двигался прежним курсом.

Рядом стоял мрачный Беда Отмух.

– Спасибо тебе, Борька! Ты мне жизнь спас, – сказал Валя, поднимаясь с земли.

– Да брось ты! – отмахнулся тот.

Немного помолчали, прислушиваясь к воплям. Потом Беда грустно вздохнул и сказал:

– Видишь, как все обернулось? Не вышло у нас революционной коалиции…

– И слава богу! – махнул рукой Валя. – Ну их всех. Я же говорил: сами справимся. Пошли отсюда скорей к черту, пока ментов нету.

– Пошли. Эх, нет в мире справедливости, хоть плачь. Руку протянуть – и то некому. Значит, послезавтра отправляемся в Прыжовск сами по себе. Ты готов, Валентин?

– Всегда готов!

Хушисты не подвели: черновой вариант плана культурных преобразований был готов на следующее утро. К десяти ноль-ноль все сдали проекты, а в двенадцать Кондрат, еле удерживая у живота стопку папок, ввалился в кабинет губернатора.

– Андрюха, пляши! – заорал он с порога, скидывая все добро на стол для совещаний. – Сейчас будем изучать небо в алмазах. Уф, запарился! Значит, смотри. Тут два плана: первоочередной и генеральный. С чего начинаем?

– Давай с первоочередного.

– О’кей. Но предупреждаю: этот план сочинял Гошаныч.

– Писатель?

– Он самый. И сейчас я вас познакомлю.

– Это как?

– Ну как-как? По скайпу. В офлайне его еще никто ни разу не видел, даже я. Значит, познакомитесь, а потом и договорчик подмахнем.

Кондрат поколдовал над своим планшетом, поставил его стоймя на стол и сел рядом с Деткой.

– Раз! Два! Три! Гошанушка, зажгись!

На экране послушно загорелось изображение упитанной бородатой физиономии с несколько преувеличенным носом.

– Здравствуй, далекий друг! – ласково приветствовал его Кондрат.

– Ну, что у тебя там? – хмуро и невежливо отозвался дизайнер.

– Во-первых, не что, а кто. У меня тут губернатор Прыжовского края. Точнее, мы с тобой у него. Знакомьтесь. Андрей Борисович. Георгий Алексеевич.

Кондрат повернул планшет так, чтобы в камеру попал хозяин кабинета.

– Здрст, – буркнул виртуальный Достоевский.

Детка солидно кивнул, всматриваясь в лицо столичной знаменитости.

– А во-вторых, у меня тут план и договор. С твоей фамилией в графе «исполнитель».

С этими словами Синькин ловким движением добыл из кучи две голубенькие папки с медвежьими логотипами – одну потолще, другую потоньше.

– Итак, Андрюша, вот предложения нашего дизайн-гуру. Гошан рот зря не раскрывает, поэтому перечень за него оглашу я. Первый пункт ты знаешь. Красивизация некрасивых домов. Семь цветов радуги и лютики-ромашки. А дома у тебя все как один некрасивые, и работы хватит надолго. Что касается переноса промышленности за город, то от этой идеи решено пока отказаться. Деньги твои бережем. Гошан, мы сейчас будем смотреть эскизы, поэтому твое лицо временно исчезнет с экрана. Но ты бди.

Достоевский стушевался, и Кондрат показал Детке несколько вариантов раскраски прыжовских домов. Хрущевки приобрели на картинках детски-розовый, а брежневки – небесно-голубой цвет. Снизу по периметру они были густо покрыты галлюцинаторного вида ромашками и примулами. Дальше шли примерные эскизы размалеванных городских заборов и оград, именовавшихся в проекте «вертикальными площадками для свободного самовыражения граждан». Завершал презентацию вид Прыжовска из стратосферы, на котором город был очень похож на клумбу.