Не давало ей покоя вопрос: почему же всё так произошло? Неужели правда, что Фроська пошла на обман?

Разве она не понимает, что жизнь длинная и жить с человеком, который не любит тебя, а почти ненавидит, будет тяжело?

Или как говорят: стерпится – слюбится! А ей как жить? Придётся всё равно сталкиваться и с ней, и с ним.

Выдержит ли она, глядя на него, сдержит ли свою любовь к Тимофею, которая ещё сидит в её сердце, как заноза?

Не бросится ли к нему в объятия, переступая все приличия и устои?

Тимофей не смог отказаться от того, что сделал не по своей воле. Хотя все догадывались, что не по своему хотению он там оказался.

А он, как настоящий мужик, не отказался от своей ошибки — женился.

Неужели Фроська так сильно его любила, что пошла на обман? Или всё же зависть сыграла главную роль?

«Cамое главное — мне устоять! Боль уже уходит. А любовь…У тебя, в конце концов, были принципы: чужой мужик, он и есть чужой. А здесь тем более, — нет разводов.»

—Мам, там если сыр отнести, то я зараз, — сказал ей Иван за обедом, видя, что она складывает сыр для продажи.

—Отнеси, — согласилась Оливия, решив свести к минимуму встречи с Тимофеем и его семьёй.

И не удивилась помощи сына: он слышит все пересуды в деревне и сделал свои выводы. А такая опека над ней была продиктована его отношением к ней. Защитник!

—Сходи, возьми монетами, десять, как обычно, — отставляя чашки, сказала она ему.

—Угу, — с полным ртом ответил мальчик, уминая творожники и запивая травяным чаем.

—А я схожу за травами в лес, — прислушиваясь к звукам из кузни, она озвучила свой путь.

Тимофей работал: раздавался громкий стук молотка по наковальне, а значит, она спокойно сможет прогуляться по лесу и собрать травы или поздние грибы.

Не хотелось Оливии встречаться с ним: просто не готова она к этой встрече.

Собрала полную корзину лекарственных трав: корни девясила и дягеля, которые пригодятся при простуде и кашле, являясь противовоспалительным средством.

К ним рядышком пристроила корни солодки, — они тоже не будут лишними в домашней аптечке.

— Всё природное — никакой химии, — озабоченно вздохнула она, понимая, что страшат её болезни.

Привыкла к антибиотикам, как к панацее: а вдруг что не так и травы не помогут. Где искать помощь?

Нарвав веток облепихи, девушка несколько ягод отправила в рот, наслаждаясь их вкусом, который, как ей всегда казалось, отдавал больницей.

— Но зато полезная. Надо завтра с Марьяшей прийти и собрать побольше, — рассуждала она, направляясь домой.

И тут ей навстречу вышел Тимофей и устремился к девушке.

Она даже растерялась, точно же слышала доносившийся звон из кузни, когда пошла в лес.

Он что, караулил её?

— Люба моя, — крепко обнял Тимофей, жарко целуя в губы.

Оливия замерла на миг, но тут же ответила со всей страстью.

Где–то в подсознании мелькало, что это неправильно, но чувства говорили совсем другое.

Как же она соскучилась по его объятиям и манящим губам! Сладостный трепет пронзил девушку. Ей не хотелось прерывать пленительного поцелуя. Оливия пила его, будто умирала от жажды, будто задыхалась без воздуха. Он сейчас и здесь — только Он!

Эти поцелуи страстные и сладкие, как чистый мёд! Поцелуи, режущие, как нож — запретные, но желанные! Поцелуи, от которых всё горит внутри, но, не обжигая, а воспламеняя!

Сейчас для неё не существовало ни Фроськи, ни её поступка, ни его женитьбы, ни её принципов.

Были только чувства: яркие, безумные, захватывающие, пылкие!

Но постепенно всё же здравый смысл взял верх, и она уперлась ему в грудь.

— Пусти. Хватит! — прохрипела она.

— Люба, что не так? — удивился он.

— Что не так? Ты не понимаешь? Тимофей, у тебя жена есть, — попыталась она вразумить его, видя всё ещё затуманенный его взор от страсти.

— Не люба она мне! Опоила. Сам не помню, как оказался в постели. Ничего не помню! Только ты одна для меня люба и будешь одной на веки вечные, — прошептал он почти в губы.

— И что нам делать? Женой не смогу быть, любовницей не буду, так какой выход, Тимофей? — не давая себя больше целовать, задала девушка вопрос, вся замирая от его ответа.

— Не знаю. Я много думал, но не знаю. Убить её, что ли? – со злобой произнес он.

— Ты что, с дуба рухнул? Не смей даже думать об этом, — рассердилась она.

Немного помолчав и побыв в его объятиях, Оливия проговорила:

— Ты же мог отказаться, сказать, что опоила она тебя. В крайнем случае, уехали бы мы с тобой в другое место. А ты сразу жениться, — с обидой в голосе сказала она.

— Не мог. Этот позор на всю семью бы лёг, а у меня три сестры. Кто их замуж бы взял после такого? — тихо ответил он.

— Ты подумал о них, но не о нас с тобой! Молодец! И что дальше? Миловаться с тобой по кустам и прятаться? Ты это мне предлагаешь? – она вскочила и с яростью взглянула на него.

— Не говори так! Я к ней после той поганой ночи даже не прикоснулся. И клянусь, что она мне никогда не будет настоящей женой! Только ты и никто больше. Ни отдам тебя никому! — грозно произнёс он.

—Вот как! Значит, я не могу иметь своего счастья, а только красть его, как воровка! Нет, так дело не пойдёт! Расходятся наши пути, Тимофей. Прошу, если ты меня любишь, не подходи, даже не смотри в мою сторону! Ничего у нас с тобой не выйдет — разводов здесь нет. А мучить меня и себя не смей больше! Придётся нам идти разными путями по дороге жизни. Прощай! — и Оливия стремительно побежала от него, оставив свою поклажу на земле.

Бежала долго и быстро, боялась, что если бросится он вдогонку, догонит и не выстоит она перед его напором.

Предательница–любовь, которую она всё время прятала в глубине сердца, вспыхнула, как костер, опаляя весь разум и тело.

Девушка не видела, как Тимофей сел на поваленное дерево и, обхватив руками голову, шептал:

— Почему? Почему?...

Прибежав домой, взмыленная, как беговая лошадь, она опустилась на скамью и