— Я предложил Берте вызвать такси, но она отказывается, хочет дождаться меня. Глупо. Давно бы уже могла спокойно лечь спать…

— Любит… — задумчиво констатировал академик.

— Да, любит. — Олег это произнес с явным недовольством в голосе, но Александр Николаевич решил, проигнорировав эту интонацию, довести тему до конца.

— Почему же ты на ней не женишься? Столько лет вместе… И потом, сам говоришь — любит…

Баженов одним глотком допил остававшийся в рюмке коньяк.

— Любила бы поменьше — может, и женился бы. А так — обманывать не хочу. Я для нее — мужчина ее мечты, свет в окошке… Но я-то ей этим же ответить не могу!!! Мне с ней здорово, замечательно, но если я ей пообещаю, что буду любить до конца дней или что не буду изменять — совру…

— А может, она этого и хочет, чтоб соврал? — Иванов посмотрел на Олега своим знаменитым гипнотизирующим взглядом.

— Она-то, может, и хочет, да я не хочу…

Поняв, что Олег больше не желает об этом говорить, академик поспешил закрыть скользкую тему. Он догадывался, что причиной сегодняшнего происшествия с Ларой были не только нахальство и напор жены Куликова, но и личные переживания Баженова. Еще когда Олег рассказывал ему об этом эпизоде, Александр Николаевич обратил внимание на то, что все его переживания касались только Максима. Никаких угрызений совести перед Бертой Олег не испытывал… Если бы Лара не была женой его друга, Олег был бы только рад нежданному подарку… Сам Иванов всю жизнь был примерным семьянином, и если бы не смерть первой жены, Анны, а затем второй, Лидии, мог бы, как ему казалось, прожить всю жизнь с одной женщиной. Александру Николаевичу была непонятна сумасшедшая тяга Баженова во что бы то ни стало доказывать всем и каждому, что в личной жизни он абсолютно свободный, ни от кого не зависящий человек. Впрочем, возможно, Олег был прав насчет Берты: ее преданная любовь и желание во что бы то ни стало удержать Олега возле себя только подогревали его стремление к независимости…

— Ладно, к делу. — Баженов устало потер лоб. Вот уже час они с Александром Николаевичем с помощью «мозгового штурма» пытались решить, кто же мог взять деньги. Путем долгих сопоставлений получалось, что только двое — Егор и Лиза. Больше никто в эти роковые два часа не оставался в кабинете один.

— Александр Николаевич, я понимаю, что существует презумпция невиновности, но все же кого вы больше подозреваете?

Олег чувствовал, что задал чрезвычайно неприятный для академика вопрос, но голос Иванова был совершенно спокоен:

— Олег, я потому и стал обсуждать этот вопрос с тобой, что меня эта тема слишком сильно касается лично. Я предельно субъективен. Я очень хочу, чтобы деньги взяла Лиза, и страшно боюсь, что их все же взял Егор.

— Почему вы хотите, чтобы это была Лиза? — удивился я.

— Ее мне было бы легче простить. Молодая легкомысленная женщина, не умеющая распоряжаться большими деньгами, Платья, украшения — это все так понятно и естественно…

— А если это Егор?

— Тогда, — чувствовалось, что слова даются Александру Николаевичу с трудом, — тогда…

Он не договорил фразу, да и не было смысла спрашивать, что он имел в виду. Произносить патетические фразы типа «я навсегда разочаруюсь в собственном сыне» или «я прокляну своего наследника» было нелепо и глупо, а передать словами чувства отца — тем более такого отца, как Александр Николаевич, — в тот момент, когда он вынужден заподозрить своего сына в краже, было невозможно.

— Знаешь, Олег, больше всего боюсь узнать я, что деньги у Егора, потому что сумма была не слишком значительной. Понимаешь, я мог бы простить сына, ограбившего банк, но воровать пару долларовых бумажек из секретера своего отца — это… — чувствовалось, что Александр Николаевич сильно волнуется, пытаясь подобрать подходящее слово, — это мелко…

Услышав последнюю фразу, Олег отвернулся к окну, чтобы Иванов не заметил пробежавшую по его лицу усмешку. Неизменное самомнение не покинуло академика и в этой трудной ситуации. Он, вероятно, мог бы простить сына, окажись тот бандитом или вором, но это должен был быть великий, единственный в своем роде бандит или вор. Принцип «воровать, так миллион, любить, так королеву» был неотделимой частью жизни Александра Николаевича…

Получалось, что академик был оскорблен трижды — его нагло обворовали в собственном кабинете, вором должен быть кто-то из своих, да еще этот «свой» оказался настолько мелок, что украл ничтожную, по мнению Александра Николаевича, сумму…

Впрочем, сам Олег украденную сумму ничтожной не считал.

Максим

Не успел я переступить порог квартиры, как ко мне на шею бросилась Лара. Она была вся такая ласковая и пушистая, что я мгновенно позабыл сегодняшнюю обиду. В конце концов, Олег прекрасно помог мне выкрутиться из дурацкого положения. Я даже чувствовал себя виноватым перед Ларисой — сердясь на нее, я позволил Олегу соврать про ее «женские проблемы» — то есть совершил поступок, который, несомненно, сильно обидел бы Лару, узнай она о нем от кого-нибудь на стороне. Впрочем, я был уверен, что Ларе никто ничего не расскажет — она не общалась ни с кем из гостей. С семейством Ивановых она встречалась редко, только когда мы приходили в гости по случаю праздников.

С удовольствием уплетая приготовленный Ларой ужин, я в сотый раз напомнил себе, что все-таки надо относиться к ней значительно терпимее. Семнадцать лет разницы в возрасте — это вам не шутки! В конце концов, беря в жены девочку, едва успевшую справить свое совершеннолетие, я и не ожидал от нее большого ума или житейской смекалки. Было бы странно, если бы она обладала выдержкой Берты или рассудительностью жены Егора Лены…

Я слушал Лару, практически не вдумываясь в смысл слов. Мне нравился звук ее голоса. Он успокаивал, как журчание ручейка. Мысленно я представлял себе идиллическую пастораль: зеленый луг, коровы, пастушок и бесконечное голубое небо… Неожиданно грубое ругательство, произнесенное Ларой, вывело меня из умиротворенного состояния.

— «Чернявая сука» — это ты, собственно, о ком, дорогая? — поинтересовался я.

— Об этой Насте Гошкиной, конечно! — возмущенно ответила Лариса. Тон ясно говорил, что объект ее ненависти самоочевиден и просто неприлично этого не понимать…

— Я все же не пойму, чем она тебе так насолила… — спросил я осторожно, боясь, что снова включится тот дикий и непонятный механизм истерии, который сегодня заставил Лару орать на меня, неизвестно с чего называя Настю «моей любовницей».

— Макс!!! — Лара, забравшаяся с ногами на мягкий кухонный диванчик, даже приподнялась на коленях, мгновенно оказавшись выше меня. Так ей было легче отстаивать свою точку зрения.

Я ненавидел ее дурацкую западную манеру называть меня Максом, но сейчас был не самый подходящий момент выяснять отношения. Мне в самом деле было интересно узнать, за что же моя ласковая жена сегодня так взъелась на никогда ранее ею не виденную супругу товарища Иванова-младшего.